Ангел света

Оутс Джойс Кэрол

Тем не менее они отказались от поездки. И отправились на остров Маунт-Данвиген провести Четвертое июля с Мартенсами и их гостями.

И если Изабелла была хоть на миг этим огорчена, она не подала и виду.

Конечно же, сказала она, ей хочется познакомиться с Ником Мартенсом. Она хочет познакомиться со всеми друзьями Мори.

Мистер Мартене вздыхает и чересчур сильно — не без опасения думает Мори — ударяет по балке, поддерживающей часть потолка. Поймав свое отражение в стекле, он напыщенно изрекает:

— По мере того как идут годы, мой мальчик,

надо учиться воспринимать уродливую скотину, которую ты видишь в зеркале, без жалости и отвращения. Помогает, если думаешь о нем в третьем лице. Помогает.

Мори, не очень понимая, какой реакции от него ждут, хочет рассмеяться. Горло его неожиданно перехватывает спазма, и вместо смеха он слышит всхлип.

Но нет, нет. Не может быть.

Они же всего лишь пошли прогуляться, они же всего лишь бродят по пляжу. И разве он сам этого не хотел?.. Чтобы они познакомились.

«Вы значите для меня больше всех на свете, — застенчиво прошептал он. — Вы двое».

Вы двое.

О, любовь.

Он моргает, щурится и вдруг видит их — видит пару: стройная молодая женщина и высокий молодой мужчина бегут к коттеджу. Вовсе не держась за руки. Не касаясь друг друга. Бегут, потому что небо такое грозовое и уже упали первые капли дождя.

Он щурится, он видит их. Как они спешат мимо брошенных детьми песочных замков и рвов. Молодая женщина в прямом малиновом платье, молодой мужчина в белых шортах…

Но это, конечно, не Изабелла и не Ник.

У Мори пересыхает во рту. Резко пересыхает. Он пытается сглотнуть слюну, но не может. Кровь стучит в висках. Он слышит издалека голос отца Ника. Слова, слова, слова, паутина слов, плач влюбленного, которому нет конца. Что есть скорбь мира, если не горе любви, выраженное в столь многих и разных словах?!

Архитектор, подрядчик, мелкое жульничество, но чего можно ждать в наши дни…

Плач мистера Мартенса обрывается. Он смотрит на Мори, и цинично-клоунское выражение сразу сбегает с его лица.

Внезапно он говорит:

— Знаешь, что, я думаю, произошло, Мори: по-моему, Ник… ты же знаешь Ника… решил показать ей окрестности… Изабелле… я думаю. Ник скорее всего отправился к скале Башне… ты знаешь, где это?., милях в двух по берегу… а может, и больше… я думаю, он, наверно, захотел показать Изабелле эту скалу, это ведь своего рода достопримечательность острова, он играл там мальчишкой… а это оказалось дальше, чем он предполагал… и они не рассчитали время… а сейчас погода, меняется и, может…

Мори просто не в силах смотреть на мистера Мартенса. Он проводит указательным пальцем по доске и морщится от того, что она вся щербатая.

— Ты знаешь скалу Башню? — спрашивает мистер Мартене. Этаким вдруг приподнятым тоном, словно давая пояснения больному ребенку. — Это самая настоящая достопримечательность нашего острова, каприз природы… Огромный камень, похожий на яйцо, стоит на скале над морем, это недалеко от Северобережной дороги, милях

в восьми от моста…

Мори прикрывает глаза. Ему кажется, что он сейчас упадет, но через секунду это, конечно, проходит. Он сглатывает слюну, поворачивается к мистеру Мартенсу и умудряется вежливо сказать, что он знает скалу Башню — он ее видел: Ник однажды бегал с ним туда по пляжу.

— Ах да, — говорит мистер Мартене: ему не по себе, хоть он и улыбается, — тогда ты знаешь, где это… я хочу сказать, ты знаешь, что это не ближний путь. Расстояние немалое.

— Немалое, да, — говорит Мори.

Четверть пятого. Но больше он не станет смотреть на часы.

ОДНОКЛАССНИКИ

Встречаясь после большого перерыва, они всегда обеспокоенно вглядываются друг в друга — даже пока обмениваются крепким, как положено джентльменам, рукопожатием — и проверяют, не изменилось ли что-то между ними.

Проверяют, не забыл ли другой.

Или не решил ли поставить преграду чувствам.

Или не нашел ли кого-то более для себя важного, более насущного.

Обычно Мори поначалу держится застенчиво, краснеет от удовольствия, начинает заикаться; Ник же восторжен, энергичен и даже несколько задирист. (По-школьному игриво и бесхитростно — в стиле Ганса Швеппенхайзера.)

Если Ник по обыкновению ударяется в хвастовство, даже когда они с Мори вдвоем — пошли выпить или пообедать на скорую руку, — объясняется это (говорит себе Мори) тем, что Нику есть чем хвастать: такая у него удивительно сложная жизнь. И Мори всегда готов, даже жаждет его слушать.

Месяцы, проведенные в аппарате сенатора Солтонстолла, у которого Ник столькому научился — куда больше, чем хотелось бы сенатору; странная беседа с генеральным прокурором штата Массачусетс, которому так понравился Ник, но который в данный момент не мог его к себе взять; яркий, но непродолжительный роман с тридцатилетней женщиной-юристом; маниакальное увлечение теннисом; предполагаемое путешествие вокруг света и с некоторым пор — высокооплачиваемый пост в конторе «Белл, Джэйнеуэй, Прешер и Прешер». Конечно, Нику по — прежнему хочется со временем перебраться в Вашингтон. Но на своих условиях. Он очень одобряет то, что Мори согласился работать в Комиссии по гражданским правам, но жалованье… да, жалованье, конечно!.. Ник с сардонической усмешкой тихо произносит, что ему столь откровенный идеализм не по карману.

И, не удержавшись — будучи Ником и человеком, склонным говорить чуть ли не грубости, чуть ли не оскорбления, — добавляет, что его милое семейство едва ли могло воспитать в нем идеалиста, так что придется ему самому это в себе вырабатывать.

— Да, — слышит Мори свой голос и краснеет еще больше от сознания своей вины: угораздило же его родиться наследником Хэллековской медно-алюминиевой, — да, конечно. — Хотя Нику следовало бы знать, что Мори с восемнадцати лет почти не берет денег у отца… Собственно, Ник это знает, но считает данное обстоятельство несущественным.