Ангел Тьмы
Шрифт:
– Яблоки, апельсины, лимоны! – зазывала покупателей продавщица.
– Свежий номер «Нашей газеты»! – кричал мальчик немногим моложе близнецов, поднимая над головами прохожих листки бумаги, – реформа здравоохранения!
У крытого рынка Элеонор и Антуан заметили в потоке машин военный бронеавтомобиль. Крышу угловатого, похожего на железный гроб транспортного средства венчала башенка с пулемётом, а на дверях были нарисованы флаги города. Перед броневиком бодро маршировали два ряда солдат в мундирах цвета морской волны. Из-за спин бойцов поднимались дула винтовок.
– Куда это они собираются? – Элеонор
– Не знаю. Видимо, бандиты снова разбушевались.
В пустошах, окружающих гору Последней Надежды и несколько деревень рядом с ней, жили банды, которые порой совершали набеги на посевы, шахты и нефтяную вышку – то, что обеспечивало город всем необходимым для хорошей жизни. Теперь, когда демоны давно покинули разорённый ими мир, эти разбойники с древним или трофейным оружием оставались единственной угрозой, требующей содержать регулярную армию.
– Надеюсь, ничего серьёзного, – вздохнула Элеонор.
– И я надеюсь, – вторил сестре Антуан.
В середине Марктштрассе близнецы повернули на маленькую улочку, снова немного поднялись в гору, а затем вышли к деревьям, обнесённым забором. За пышными зелёными кронами Пересам открылась школа – массивное трёхэтажное здание с толстыми стенами, покрашенными в зелёный цвет. Перед входом гордо реял флаг Последней Надежды. Всё вокруг словно пыталось придать школе хотя бы каплю изящества, хоть немного украсить её. Но ни горшки с цветами на балконе, ни клумбы под окнами, ни деревья и кусты во дворике не справились со своей задачей. Даже с ними здание выглядело как мрачный и непоколебимый монолит, который сурово нависал над окружающим его парком.
Двери школы были открыты, и внутрь непрерывно тянулась очередь из учащихся разных классов. Все носили одинаковую форму – серые жилетки, брюки или юбки, а под жилетками – белые рубашки с зелёными галстуками. Каждый нёс с собой рюкзак, чемодан или портфель. Элеонор и Антуан стиснули зубы и влились в поток, напряжённо думая, какие же неприятности им сегодня приготовят классная руководительница и её любимчик.
– Здравствуйте, садитесь, – сухо сказала Максима Гаритос.
Ученики с грохотом встали и снова сели за парты. Шум и гам прекратились, и в классе воцарилась гробовая тишина.
– Итак, – классная руководительница встала из-за учительского стола, – сегодня мы начнём наш славный учебный день с минутки гражданского образования.
Она была маленькой и сухощавой пожилой женщиной с волосами, уложенными в хитроумную причёску. Глаза учительница прятала за толстыми очками. Максима Гаритос умела держать класс в послушании, и многие ученики относились к ней с уважением и пиететом.
– Как вы знаете, недавно господин д’Обстер, наш мэр, выступил с большой речью о ценностях нашего города и общества, – Гаритос говорила тихо, но каждый ученик мог расслышать каждое её слово, – сейчас вы будете должны её послушать.
С этими словами Максима продвинулась в конец класса, вдоль парт и розоватых стен с портретами известных деятелей. Она остановилась у дальней стены, полностью закрытой шкафами с книгами, и включила установленный на штативе небольшой проектор. Устройство затрещало, и его объектив засиял ослепительным светом, после чего на тщательно вытертой угольно-чёрной доске появились большие белые буквы:
«Студия
«Наша последняя надежда: Д’ОБСТЕР»
В этот момент шорох и тихие смешки в классе исчезли – взгляды учащихся уже были прикованы к экрану. Антуан почувствовал, что уже начал зевать, но держал себя в руках и не закрывал глаз. Хотя брат с сестрой сидели за первой партой, некоторые их одноклассники обладали каким-то невероятным, практически собачьим чутьём. И могли безошибочно уловить разные телодвижения близнецов и при необходимости донести Гаритос. Обречённо посмотрев на сестру, Антуан понял, что она чувствовала ровно то же самое.
В закреплённых под потолком громкоговорителях заиграли первые торжественные аккорды гимна города. На доске кадры пошли один за другим. После пёстрых фасадов Последней Надежды и величественно-строгого здания Парламента монтажёр показал взводы солдат, в унисон марширующих по улице. Затем военный парад исчез, и на его месте появилась трибуна, выкрашенная в цвета города – красный и жёлтый. Её охраняли солдаты с винтовками, выстроившиеся впереди. В середине трибуны, у деревянной кафедры с большим микрофоном стоял невысокий человек лет пятидесяти. Это был сам мэр. Слева и справа от него за жёлто-красными постаментами сидели министры, которые представляли верхнюю палату городского Парламента. За спинами высших чинов развевались флаги.
Музыка стихла, и мэр начал речь:
– Приветствую вас, дорогие граждане Последней Надежды! Мне недавно задали вопрос – а что есть наши ценности? Какие вещи, какие понятия можно назвать главными, фундаментальными для нашего города и нашего народа?
Д’Обстер произносил слова спокойно, без лишних интонаций, но твёрдо, уверенно, с нажимом. На первый взгляд, он выглядел неприметно – носил простой костюм, а не пышный мундир, и держался без аристократической спеси или жеманства. Его лицо уже заметно начало стареть, и редкие волосы поседели от государственных забот. Но в глазах д’Обстера чувствовалась железная, безупречная воля, а его голос, как и у Максимы Гаритос, призывал к порядку и дисциплине.
– В начале прошлого века человечество жило, обращаясь к ценностям гуманизма, – продолжал глава города, – нас призывали уважать и ценить права и свободу других. И мы думали – нет, мы верили, что это уважение приведёт к прогрессу и процветанию. Но в своей гордыне и погоне за новыми идеалами можно легко забыть о вечном, об истинном. О том, что веками и тысячелетиями направляло человечество на верный путь. Уверовав в гуманизм, в торжество человека, люди предали Бога, отринули установленный Им незыблемый порядок вещей. И за свои иллюзии им пришлось платить, причём кровью и человеческими жизнями. Вспомните идеалы революции в Дюгалле. Свободу, равенство и братство. Эти прекрасные слова привели к невиданному кровопролитию, которое завершилось приходом нежити Ле Бона и Второй Великой войной. А что случилось с Дюгаллем потом? Его правители выродились в опереточных актёров, которые на публике угождали электорату, а в действительности лишь прислуживали магам-демонопоклонникам, захватившим реальную власть. Вспомните Северию, где царь дал право высказаться униженным и угнетённым. Во что это вылилось? В революцию, после которой страну растерзали Зимин и его шайка кровожадных магов.