Ангел в эфире
Шрифт:
– Не-а. Хотя ладно, пусть. Съем. Спасибо.
– Не за что… э-э…
– Вайнона.
«Ну конечно, Вайнона. Такая цыпочка не может носить простецкого имени. Кейт или Шарон для нее слишком примитивно».
– Не за что, Вайнона. Не оголодаю.
Облокотившись с обеих сторон прилавка, молча вкушаем кондитерские лакомства, жадно впитывая в себя окружающие звуки и влажные ароматы, исходящие от почвы и растений. Наверное, проходит минут пять, прежде чем мы снова заводим разговор.
– Так что твой-то? Больше не прикалывает?
– Да нет, – вяло улыбаюсь.
– Бросил, что
– Нет.
Господи, только не снова: я сама себе уже надоела с этими разговорами о замужестве, а вот с ней точно не стану обсуждать подобную тему. Войдет в привычку, начнешь лезть со своими проблемами к незнакомцам на остановках – и так до первой грубости. Бывали же раньше другие темы, до того как Коннор сделал мне предложение…
– Ну так что тогда? Запал на другую телку?
«Очаровательно, Вайнона, ты всегда так изысканно выражаешься?»
– Э… вообще-то нет.
«По крайней мере надеюсь, что нет». Перед глазами мгновенно пронеслось видение: лицо Коннора, утопающего в прелестях «силиконовой долины» мисс Бюст.
– Просто он в Америке и уже несколько дней не звонит.
– А если точнее?
Что мне нравится в подростках – так это их прямота.
Сжимаю ладонью подбородок, будто надо хорошенько поразмыслить, – так бывало в школе, когда на вопрос, сколько вы встречаетесь, приходилось делать над собой усилие, чтобы не завопить: «Четыре недели, три дня, восемь часов и сорок пять минут», а вместо этого безразлично, как бы между прочим, проговорить: «Где-то с месяц».
– Хм… дней пять.
Вайнона шумно втягивает воздух, звучно чиркнув по зубам гвоздиком-серьгой. Как люди умудряются осуществлять физиологические процессы с такими штучками во рту – скажем, есть, разговаривать, целоваться, не выбив себе зубы или не зацепившись за партнера? Однажды мои зубные пластинки спутались со скобами Дэниела Дженнигса, вылитого Джо Найнти (я тогда западала на мальчиков с умными лицами). Почти всю большую перемену нас без помощи плоскогубцев и кусачек пытались расцепить двое учителей, а потом мы еще дольше объясняли, как произошло, что наши зубы скрепились таким печальным образом. Заявление, что мы проводили научный эксперимент, затрагивающий магнетические свойства зубных приспособлений, продемонстрировало находчивость двух двенадцатилетних подростков, хотя и звучало не слишком убедительно.
– Когда в последний раз парень так долго мне не звонил, – говорит посерьезневшая Вайнона, пробуждая меня от задумчивости, – выяснилось, что он спит с Мэги Гордон из нашего класса. Запудрил ей мозги, ну и – сама знаешь, как бывает.
– Черт, не слишком обнадеживает. Сколько ей тогда было?
Девчушка пожимает плечами, словно такое происходит на каждом шагу.
– Да как и мне. Четырнадцать.
«Четырнадцать!» Подумать только, когда мне было четырнадцать, я толком и не знала, что такое настоящий секс. Во всяком случае, находилась на том головокружительном этапе развития, когда девочки хихикают, тыча пальцами в мальчишеские пипки из учебника по биологии. Четырнадцать лет – уму непостижимо. Черт, когда я незаметно для себя успела превратиться в старую ворчливую ханжу?
Хлебнув на нервной почве порядочную порцию горячего шоколада,
– Подумаешь… Я и не собиралась за него выходить. Парень-то был так себе, гуляка, да и девица – та еще стерва. Мне вообще семья не нужна – глупости все это. И подружки со мной согласны, удобнее так: надоел – бросила.
И эти детки еще говорят, что институт брака почил с миром, – наивная простота.
– Ну а ты со своим давно трахаешься? – невинно интересуется Вайнона.
И как это, по-вашему, называется?
– Давно ли мы?.. – Почесываю нос, стараясь держаться как можно непринужденнее. – Э-э-э, мы трахаемся уже без малого тринадцать лет.
– Ого, ну ты даешь, подружка! – голосит Вайнона, разинув рот и выставив на всеобщее обозрение все свои гвоздики и прочие прибамбасы. – Тринадцать лет! Да я столько себя и не помню!
Зардевшись, закладываю в рот щедрую порцию шоколадного торта; Вайнона хохочет, как гиена, которую ткнули вилами.
– Тринадцать лет, ха-ха! Надо же, ты совсем не выглядишь такой старой. Значит, вы двое, что же, сошлись, когда мне было всего три? Ха, дела! Смех да и только.
– Смешно? – раздраженно вторю я, внезапно проникнувшись острым желанием взмахнуть своей дряхлой старческой ногой и выбить этой дурехе глаз.
Мало того, что Коннор не звонит, мало того, что мой единственный стоящий упоминания родственник отказывается говорить на темы, не касающиеся футбола, так меня еще высмеивает шестнадцатилетняя соплявка, подторговывающая пирожными по субботам, да так, что я чувствую себя бодрящейся старушонкой, одной ногой уже стоящей в гробу. Кто ее вообще сюда взял? Здесь мое место.
– Мне пора, – хрипло говорю я, отодвигая остатки внезапно переставшего меня привлекать лакомства. – Дел по горло.
– Что ж, – улыбается Вайнона, – мне все равно скоро закрываться, а я еще в клуб собираюсь, перекинуться бы надо.
«Ой, умоляю, избавь меня от своих издевок. Хватит твоего веселья, оставь меня, пожалуйста, в покое; я хочу уйти и полистать журнальчик с кроссвордами».
С вялой улыбкой забрасываю рюкзак за спину и отворачиваюсь, чтобы уйти.
– Знаешь что, подружка, – выкрикивает мне вслед Вайнона, пока я не успела сбежать, – не жди, пока он позвонит! Это не прикольно.
– Я не… – Над моей головой загорается огромная неоновая вывеска с огромной, направленной прямо на меня, стрелкой: «Неудачница».
– Тебе просто нужно придумать что-то, голову чем-нибудь занять. Здорово помогает. Можешь не сомневаться, уж он там, в Америке, времени зря не теряет – вот и ты тут развлекайся. Делом займись.
Я стою и, разинув рот, смотрю на эту молоденькую девчушку, которая смотрит на меня, как ни в чем не бывало поигрывая сережкой на губе, и даже понятия не имеет, что высказала такую умную мысль, до какой мои подруги и дойти не сумели. К своему немалому удивлению, я вдруг ощутила себя наивной и незрелой в суждениях по сравнению с девчонкой, которая лишь пять минут назад чуть ли не в лицо назвала меня старухой.