Ангелоиды сумерек
Шрифт:
Ну вот, всё в порядке. Где же ключи? И внутренняя защёлка хитроумная, так с ходу своих секретов не выдаёт. А, была не была! Напрасно, что ль, мы исхитрялись, заставляли стекло резать?
Воровато оглядев сад и посмеиваясь в душе, он перелезает через подоконник и ласточкой прыгает вниз с четвертого этажа викторианского замка. Приземляется в клумбу с асфоделями, оборачивается и машет рукой своему отражению в высоком окне холла: коротко стриженная светлая шевелюра, волевой подбородок, прямой нос, нежные темно-карие глаза, в каждом
Глаза вампира. Очи оборотня. Зеницы андрогина.
Ламия. Ларва. Гуль».
В тот вечер Мария снова пришла к нам ночевать, из чего я заключил, что испытания мои еще не кончились.
Правда, на сей раз Хельмут уговорил ее разделить с нами ужин – какой-то особо полезный морковно-тыквенный коктейль, над которым во время созревания играли сплошь классическую музыку. Именно так он выразился, а поскольку напиток обладал небольшим градусом, догадаться, что Хельм понимал под созреванием или вызреванием, было нелегко. Возможно, сам овощ, но может быть – переход сока в сусло, а сусла – сами понимаете куда.
Разумеется, мы трое мимолетно захмелели. И, естественно, я снова попытался быть галантным.
– Пабло, я чувствую себя так, будто уклоняюсь от прямой обязанности, – без обиняков объяснила мне моя девочка. – Это ведь просто – ну, скрещенья всякие. И сплетенья. Только я не хочу тебе помешать найти свою часть символа. Половинку монеты, если так понятней. Жена – это не та, с которой занимаешься сексом. Не та, что родит тебе хороших детей. И не та, которую понимаешь с полуслова.
Я хотел отчитать Мари за романтические бредни и уверить, что без ее горячего согласия и не подумаю к ней подрулить. Но потомственный лорд во мне сказал во всеуслышание:
– Кажется, я понял. Когда нас тысячи, а не миллиарды, почуять свою наречённую гораздо проще, особенно если твою ментальную силу не забивают никакие помехи. А как ты думаешь – она есть, моя женщина?
– Нет, так родится еще, – пробормотала она в полусне, утыкаясь носом в блузу Хельма. Я даже не представлял себе, чтобы сумра могло разобрать с такой пустяковины.
Потом мы разошлись по постелям – имею в виду, что Хельм уложил Марию к себе в кровать, а сам допил последнюю бутыль и устроился на пороге.
А моя жена, с которой меня так удачно познакомили лет десять назад, в ту ночь никому так и не приснилась.
Наутро Хельмута мы не застали – я так думаю, смылся от ответственности за содеянное. Травознатец он был известный, мог намешать в легальное пойло такого, что никакой вампир не догадается.
А жаль. Он так и не узнал, что между мной и Мари не произошло ничего толкового. Потерлись спинками, поцеловались хоботками, поприкасались носиком.
– Второй раз ведь не будет так хорошо, – сказала она. – А ты не жадный, ты легко сможешь вытерпеть и без женских ласк.
Как следовало из прочитанного,
– Ну да, горы и холмы тоже пишут историю и рассказывают сказки, – сказал я, узнав от Мари ее замысел. – Только где эти горы? Рядом одни лишь рукотворные, так сказать. Конечно, в них много чего записано – слова о гордыне и величии, думы о грехе и упадке. Но мне ведь нужно не это, верно?
Благодаря способности ловить наши собственные мысли, отражённые в партнере, наша с Марией беседа мало-помалу становилась явлением чисто эстетического порядка.
– Так что, сведёшь меня к какому-нибудь злосчастному камнерезу типа Данилы-мастера? Или мы по-русски не играем?
– Почему так сразу «злосчастному»? Ты думаешь, Георгий Валентинович не счастлив сейчас наедине с самим собой и своими мыслями, посреди своих любимиц?
– По крайней мере, это довольно странное счастье.
– На свете вообще немало странного.
– К примеру, то, что мы с тобой можем учиться только на грани жизни и смерти. Левитировать – если нас сбросят с аэростата, например.
– Если выпить всё от дряхлого летуна, можно потом в него обращаться. Такое не оставляет в твоей душе страха, если птица крупная.
– Орел, кондор? Они всё-таки поменьше нас будут.
– Пабло, старшие сумры могут как-то сгущать своё тело, не увеличивая массы. Творить алмаз из графита.
Мы двигались по прежним улицам – чистым от народа и от мусора.
– Вот еще одно чудо этого мира, – сказал я. – Не механизмы же здешние поддерживают порядок и не силовики. Зараза ведь их косит наравне с прочими. Кстати, человечество уже выделило из себя золотой миллиард и вроде как не собирается на этом останавливаться?
Ответа не было по причине сугубой риторичности утверждения.
– Нет, Мари, я в самом деле не знаю, куда делась энтропия.
– Великая Мать соблюдает равновесие и живого, и мертвого. То, что умеет расти, дряхлеет медленней застывшего.
– То есть эти стены, башенки и даже мостовая немного живые? Только что не увеличиваются в размере. Типа живых консервов.
– Ты говоришь правильно, только грубо немножко.
По улицам ветерком сквозили колесные машинки. Одна затормозила рядом с прохожим, водитель отворил дверцу, и тот сел – очень спокойно.
– В госпиталь, – кивнула Мария. – Хоть какой-то шанс, по их мнению.
– Приближенный к нулю, – отозвался я. – Послушай, а эти, кто больше других продержался, – у них и шанец в сумры попасть тоже покрупней?
– Если и да, то ненамного. Они ни в чем не лучше погибших и не хуже. Только оптимизма у них прибавилось.
– Натуральным путём выживут только такие, как мы?
– В потенции, – Мари кивнула. – Воплощённые Сумрачники еще до Мора узнали друг друга и объединились ради своей защиты. Им же хотя бы свою бессмертность надо было скрывать.