Ангелы на кончике иглы
Шрифт:
Заместитель коменданта остановился, попросил подождать. Прислонив «дипломат» к дивану, Сагайдак утонул в мягком кресле. Алла, сложив руки на стиснутых коленках, скромно села рядом. Однако долго не пришлось ждать. Едва майор успел распахнуть створки дверей, человек с густыми бровями вышел, поспешая навстречу, и развел руки, готовясь обнять поднявшегося Сагайдака.
– Здравствуй, родной! – воскликнул он. – Очень рад! Спасибо, что не забываешь меня.
Гостю пришлось немного нагнуться, а хозяину – встать на цыпочки, чтобы их роста совпали, и они обнялись.
– Мадам! –
Алла трогательно заморгала длинными ресницами. Стал красить брови, отметил Сизиф Антонович, продолжая улыбаться.
– Вы у меня здесь не бывали? – спросил хозяин. – Тогда пройдемте, покажу.
Он открыл дверь и движением руки пригласил их, заботливо пропустив вперед. В длинном помещении со стенами, обитыми красным деревом, вокруг бесконечного стола, крытого зеленым сукном, были аккуратно расставлены стулья, обтянутые зеленой кожей. На столе возле каждого места лежали аккуратно заточенные четыре карандаша и чистый блокнот.
– Здесь заседает Политбюро, – сказал хозяин. – Как пишут газеты, ленинская традиция, так что мы ее не нарушаем.
Сагайдак внимательно посмотрел на собеседника. В душе Сизифа Антоновича непонятным образом сочеталась заботливость с отвращением, человеческое неприятие отдельных людей с врачебным долгом лечить их. Как больной зуб сводит на нет пышное здоровье тела, это страдание было единственным изъяном в его счастливом, абсолютно циничном существовании. Разве этот твой больной виноват, который раз спрашивал он себя, что на свете Божьем для него не нашлось должностенки помельче? Разве он не хочет спрятаться в деревне, нянчить внуков? Разве он не в трагическом положении?
– Извините, дорогой! – Сагайдак заставил себя отрешиться от этих неуместных раздумий, потому что хозяин что-то говорил ему. – Я не расслышал…
– Я говорю, вон там, во главе стола, сидит товарищ с густыми бровями… – он смеялся и приглашал смеяться над собой. – Здесь он выступает с докладом. А вот здесь проверяет и подписывает важные документы в присутствии членов Политбюро. Тут выясняется, кто может и кто не может ничего сказать.
– Ясно! – сочувственно улыбался Сизиф Антонович.
Хозяин тоже засмеялся, глаза его заблестели. От смеха он наклонялся вправо и влево, бриллиантовая заколка на его красном галстуке засверкала. Алла вежливо присутствовала. Она все понимала по губам, но обладала способностью пропускать мимо то, что ей было неинтересно.
– А эта дверь куда? – спросил Сагайдак.
– Это ореховая комната. Зайдите, не бойтесь. Тут сидят и обсуждают вопросы до заседания. Демократия!… Ну, прошу в мой кабинет.
– Отсюда я руковожу, – устало произнес он и обвел рукой круг.
– А мне можно попробовать? – улыбнулся Сизиф Антонович и вежливо пробрался к креслу.
Часть письменного стола занимало стеклянное полушарие с вдавленными в него золотыми монетами. Рядом лежали «Известия», «Правда» и «Трудовая правда», а за ними шариковые ручки немецкой фирмы «Вульф».
– Что это? – Сагайдак ткнул в блок с телефонами на маленьком столе.
– Связь с любым пунктом
– А кнопочки? Их тут штук пятьдесят…
– Верхние – любой член Политбюро, ниже – секретариат ЦК, остальные – Совмин, Госплан, министры…
– Ясно! А вон тот красный аппаратик? – Сизиф Антович повернулся во вращающемся кресле.
– Красный телефон – прямая связь с руководителями стран Варшавского договора.
– А это?
Под стеклом лежали две трубки – серая и красная. А ниже – раз, два, три… пятнадцать кнопочек. Хозяин замялся.
– У-у! – не обиделся Сагайдак. – Да вы, я вижу, имеете связь с самим Господом и его апостолами…
– Вот именно!
– Ну а я? Гожусь на это место?
– Сидеть в кресле – годишься, Сизиф Антоныч, – охотно согласился хозяин. – А дальше что? Как управлять? Что конкретно делать? Дома в кресле легко анекдоты про вождей рассказывать. А вот как крутить руль? Чуть что – сам знаешь… Пойдем-ка лучше выпьем по чашечке кофе, дорогой мой доктор!
Он раздвинул гардины и открыл потайную дверь, похожую на книжный шкаф. В соседней комнате по-домашнему стояли кровать, лакированные кресла, зеркало. Диван был застелен цветастым ковром. На коричневой тумбочке возле телевизора лежали зажигалка и сигареты. Алла взяла со стола цветную фотографию. На ней был изображен человек с густыми бровями в очках за рабочим столом. Он что-то писал.
– На фотографиях они меня омолаживают, – сказал хозяин. – Но ведь это неправда!
– Бывает! – неопределенно протянул Сагайдак.
– Бывает? Но кто их заставляет писать чепуху? Мы требуем, прорабатываем, а толку чуть! Ведь иной раз в газете и почитать нечего.
Осторожно постучав в дверь, вошел официант и стал быстро сервировать стол.
– Коньячок ставить?
– Ни в коем случае! Можешь быть свободен…
Хозяин проводил его глазами, приложил палец к губам и только тогда подошел к дверце сейфа, скрытой в стене.
– Пить не будем, – строго сказал он. – Но по глоточку, по случаю встречи… Ведь еще недавно много пил, много ел и был здоров, как бык. А ты смотришь на меня с укором: толстеть нельзя, сидеть целый день нельзя! А как же руководить страной?
Сизиф Антонович в тон собеседнику предложил:
– Может, руководить стоя?
Генсек усмехнулся и погладил ногу, в которой у него сидела пуля. Сагайдак знал о ее происхождении. На героической Малой Земле полковника, у которого тогда еще не было таких величественных бровей, другой офицер застукал на диване со своей женой. Полковник хотел выпрыгнуть в окно, но пуля его догнала.
– Болит? – заботливо спросил Сизиф Антонович.
– Поднывает…
– Тогда перейдем от международных дел к внутренним.
– Сагайдак поднялся, открыл «дипломат» и вынул оттуда мятый белый халат. – Где тут у вас раковина? Помочитесь! Я проверю напор струи.
– Разве это важно? – с опаской спросил хозяин, покосившись на Аллу.
– Очень! Она отвернется. Так… Напор пока ничего, неплохой…
– Ну вот! Я говорю, я еще кое-что могу! Послушай, Сизиф Антоныч, скажи мне как другу: а какой напор у… ну, ты знаешь, того, который всегда в тенечке?