Ангелы не плачут
Шрифт:
Никогда в своей жизни Степан не ощущал такого всепоглощающего тепла в душе. Ему казалось, что та гитарка с красавицами на боку поселилась в нем, и присутствие Гали заставило вибрировать на ней струны. Сначала тихонько, а потом все громче и громче. Этот звук переполнял его, рождал легкость, заставлял забывать о том, что кругом чужой, незнакомый город, и о ноющей боли в культях.
Они шли по городу, словно невменяемые, смеясь, перебивая друг друга, одним своим видом бросая вызов всем недовольным, всем мрачным завистникам, провожавшим
Вот и Степан чувствовал себя самым нормальным. Возможно, даже более нормальным, чем до Чечни. Рядом был человек, который ни жестом, ни словом не напоминал Степану о его ущербности. Галя не говорила глупостей, не кокетничала и не притворялась веселой. Она не подчеркивала, что старше и лучше знает жизнь, и оттого не снисходила к нему. Он ощущал ее интерес к себе, ее радость и ее притяжение. Сладостное, не сковывающее по рукам и ногам притяжение.
Они ехали по вечерней Москве на автобусах, переходя с одного маршрута на другой, словно старались отдалить миг расставания.
Выйдя у храма Христа Спасителя, они медленно побрели по Пречистенке, любуясь потоком машин.
В какой-то момент обоими овладело то тихое истомленное удовлетворение, которое приходит вслед за первым порывом.
— Интересно, какая она? — задумчиво произнесла Галя, держа Степана под руку.
— Кто?
— Моя мама. Теперь я хочу увидеть ее еще больше, чем когда-либо. Мне бы хотелось расспросить ее о том, что тогда произошло и как она жила все эти годы.
— А разве никто из ваших соседей ничего не помнит? — спросил Степан. — Должен же кто-то что-то помнить, если история и скандал были громкими.
Галя остановилась и посмотрела на него с надеждой.
— Степа, ты гений! Только… Мы раньше жили не на Ивантеевской, а в каком-то старом районе. Квартирки там были маленькие.
— И ты не помнишь адреса?
— Нет, конечно. Мы переехали, когда мне было лет шесть. Я тогда еще в школу не ходила. Да, как же я могла забыть! У бабушки есть старые письма с конвертами! Она же везде собирала вокруг себя целые кучи приятельниц. Всем же надо было что-то подшить, обрезать, перешить, вот они и шли к ней толпами. Она без приятельниц, как атаман без войска. Сколько себя помню, у нас в доме вечно женские посиделки, шушуканья, примерки. Точно! Я найду их по обратным адресам. Кто-то действительно что-то должен помнить. Бабушка же хоть и смеется над сплетницами, сама часами может другим косточки перемывать.
Она снова его поцеловала и подняла воротник его куртки.
— Ты мой талисман, дядя Степа. Большой, добрый талисман. Я буду тебя беречь.
— Всегда? — лукаво улыбнулся он.
— По возможности. Во всяком случае, я постараюсь. А вон и наш родной госпиталь.
— Я сам дойду, — сказал Степан. —
— Ладно, завтра увидимся, — вздохнула она. — Пока, дядя Степа. Спасибо за вечер.
— Не за что. Станет скучно, зовите.
Отойдя немного, она оглянулась ему вслед.
Сожалений не было. Как и не было грусти. Человек, уходивший от нее чуть покачивающейся походкой, оставался с ней. Оставался в ее сердце.
12. Призраки прошлого
— Оксана! Погоди!
Она обернулась и увидела Юру. По всей видимости, он уже давно ее караулил у дома.
— А, это ты, Юрочка, — улыбнулась она. — Меня ждешь?
— Да, я хотел поговорить с тобой.
— Поговорить? — Оксана вздохнула. — Если ты по поводу Гали, то все наши с тобой разговоры ничем тебе не помогут.
— Ксана, я прошу! — умоляюще воскликнул он.
— Господи, тебя и впрямь допекло. Ну пошли. Поговорим. Не посреди же улицы ты мне собираешься голову морочить.
Они вместе поднялись в ее квартиру. Квартирка Оксаны, доставшаяся ей от матери, уехавшей жить за границу, была по-женски уютна, но шипевший в туалете бачок явно указывал, что не было здесь мужской руки.
— Ты снова переставила мебель, — заметил он, входя в комнату.
— В жизни хоть что-то иногда полезно менять. Кофе, чай? Или что-нибудь покрепче?
— От кофе не откажусь.
Оксана устало пошла на кухню и включила кофеварку. Потом мимолетно проскользнула в ванную и привела себя в порядок. «Так, на всякий случай, — подумала она, разглядывая себя в зеркале. — Хотя этот случай, видно, не про меня. Сохнет, бедняга, по Галке. Господи, было бы по ком! И что он в ней нашел?»
Хищные мысли искривили уголки рта беззлобным женским презрением.
Оксана сама себя сейчас не понимала. Никогда серенькой подруге Галке не завидовала. И с Юркой ее познакомила только для того, чтобы потешиться ее отчаянным смущением. А вот поди ж ты. Юрика потянуло к ней, словно кота к валерьянке. И самое отвратительное, что Галка и слышать о нем ничего не хотела. Состроила из себя недотрогу, наговорила разных умных глупостей и отвернулась. А этот сразу завелся, как волчок. Вертится целыми днями у госпиталя, канючит что-то по телефону. Глаза, вон, как угольки. Потрепанный весь какой-то. Словно приворожила она его чем-то. Извелся мужик. Сам на себя не похож. Дошел до того, что даже замуж предлагал, как говорила Галя. Замуж! Это Юрик-то! Утонченный, думающий только о себе любимом и о своей свободе, черт бы его побрал!
Оксана прикатила из кухни тележку с кофейным прибором, успев при этом переодеться в свободный халат, как бы невзначай распахивавшийся при каждом ее шаге.
— Без сахара и молока, как ты любишь, — сказала она, наливая ему в чашку ароматный кофе.
— Спасибо. Приятно, что ты помнишь такие мелочи, — слабо улыбнулся он.
— Это для вас, мужчин, это мелочи. А женщина может помнить о них всю жизнь. Мы так устроены — помнить о больших и маленьких мужских слабостях. Так нам легче с вами управляться.