Ангелы Опустошения
Шрифт:
– Эй Алекс, ты неправильно произнес Кецалькоатль: нужно Куэт-са-куатей. Как койотль правильно ко-йо– тей, а пейотль правильно пей-о– тей, а вулкан Попокатепетль правильно Попа-ка-теп– атей.
– Что ж ты там плюешься своими косточками в ходячих раненых, я же просто даю старое произношение согласно Правилам Обсурватории Горы Синай… Типа как в конечном итоге ты скажешь Старый Пердун-Профессор если живешь в пещере?
– Не знаю, я ведь кельтский корнуоллец.
– Корнийский язык называется Кернуак. Кимерская группа. Если б кельты и Кимры произносились как бы с мягким С то нам бы пришлось называть Корнуолл Сорнуоллом и что бы тогда стало со всем нашим съеденным корном. Один сор. Когда будешь в Буде берегись подводных течений. Еще хуже тенью скитаться по Пэдстоу если ты симпатичен. Самое лучшее это зайти в паб
211
«Черным Принцем» называли принца Уэльского Эдварда (1330–1376), английского военачальника времен Столетней войны.
Пока он это говорил мы тащили свои лаэпаты обратно на закате поедая пирамидки мороженого (и меня нельзя тут упрекать в том что я неправильно написал «лопаты»).
Он прибавляет:
– Явно Джек тебе нужен один «лендровер» да уйти в поход во Внутреннюю Монголию если ночничок не хочешь принести. – Я мог только, кто угодно мог бы только пожать на все это плечами, беспомощно, но он все трындит и трындит себе дальше.
Когда мы добираемся до моего дома там из Флориды только что пришла мебель и Ма с Беном ликующе пьют вино и распаковываются. Добрый старый Бен принес ей в тот вечер немного вина, и хоть он и знал что ей на самом деле хотелось вовсе не разбирать вещи а вернуться во Флориду, что мы все равно в конце концов и сделали через три недели в этом запутанном году моей жизни.
78
Мы с Беном напились один последний раз, сидя у него в траве при лунном свете хлебая виски из бутылки, ухуии и уахуу как в старое время, по-турецки лицом друг к другу, вопя дзенские вопросы:
– Под тихим деревом кто-то разорвал мою красную иву?
– То был ты?
– Почему мудрецы всегда спят с открытыми ртами?
– Потому что им хочется еще кира?
– Почему мудрецы стоят на коленях в темноте?
– Потому что они скрипучи?
– В каком направлении пошел огонь?
– Направо.
– Откуда ты знаешь?
– Потому что он меня обжег.
– Откуда ты знаешь?
– Я не знаю.
И тому подобную чепуху, а еще рассказывая длинные истории про свои детства и прошлые:
– Довольно скоро Бен ты понимаешь тут будет столько дополнительных детств и прошлых и все будут писать о них что все бросят в отчаянии читать – Будет Взрыв детств и прошлых, им придется нанять Гигантский Мозг распечатывать их микроскопически на пленке чтобы хранить на складе на Марсе чтобы дать Семидесяти Коти [212] Небес прочесть это все – Семьдесят Миллионов Миллионов Коти! – Ухуииии! – Все свободны! —
212
У индусов – число, равное 10 миллионам.
– Никому не надо больше волноваться, мы можем все это даже оставить так как оно есть, с японскими спаривающимися машинами спаривающимися химическими куклами без конца, с Больницами для Роботов и Крематориями для Счетных Машин и просто отвалить и быть свободными во вселенной!
– В свободе вечности! Мы можем просто парить везде как Ханы на облаке смотря ТВ Самапатти.
– Мы это уже делаем.
Однажды вечером мы даже вторчали по пейотлю, бутону чиуауаского мексиканского кактуса, который дает виденья после трех предварительных часов пустой тошноты – Случилось в тот день когда Бен получил комплект одежд буддистского монаха по почте из Японии (от друга Джарри) и в тот день когда я был полон решимости писать великие картины своим жалким набором малярных красок. Представьте себе это ибо безумие и все же безобидность пары оттяжников изучающих поэзию в одиночестве: – Солнце заходит, обычные люди в Беркли едят ужин (в Испании «ужин» носит скорбный покорный титул «La Cena», со всеми его коннотациями земной печальной простой пищи для живого которое не может без нее жить), а у нас с Беном в желудках застряло зеленое кактусное месиво, глаза наши расширились на всю радужку и одичали, и вот он в тех безумных одеждах сидит абсолютно неподвижно на полу своего домика, уставившись в темноту, поднятые вверх большие пальцы соприкасаются, отказываясь отвечать мне когда я ору со двора, на самом деле искренне видя старое Донебесное
79
Так что мы все делаем в этой жизни что наступает настолько похожая на пустую пустотность однако предупреждает нас что умрем мы в боли, тлене, старости, ужасе – ? Хемингуэй называл это грязным трюком. Это может даже быть древним Испытанием наложенным на нас злым Инквизитором в Космосе, как испытание решетом и ножницами или даже как испытание водой где тебя скидывают в воду со связанными вместе пальцами рук и ног, О господи – Только Люцифер мог быть таким подлым а Я Люцифер и я не так подл, по сути Люцифер Идет На Небо – Теплые губы у теплых шей в постелях по всему свету пытаются выбраться из грязного Испытания Смертью —
Когда мы с Беном трезвеем я говорю:
– Как это согласуется со всем тем ужасом повсюду?
– Это Мать Кали танцует повсюду, чтоб пожрать все что родила, и пожирает обратно – На ней ослепительные пляшущие драгоценности и вся она в шелках и украшеньях и перьях, ее танец сводит мужчин с ума, единственная не прикрыта у нее вагина окруженная Короной Мандалы из нефрита, ляпис-лазури, сердолика, красных жемчугов и перламутра.
– Никаких алмазов.
– Нет, это за…
Я спрашиваю у собственной матери что делать со всем нашим ужасом и несчастьем, не упоминаю Мать Кали чтобы не напугать ее, она же заходит дальше Матери Кали говоря:
– Люди должны делать правильно – Давай мы с тобой выберемся из этой паршивой Калифорнии где фараоны не дают тебе ходить и где туман и эти клятые холмы которые сейчас свалятся нам на затылок, и поедем домой.
– Но где дом?
– Дом там где твоя семья – У тебя сестра только одна – У меня только один внук – И один сын, ты, – давайте соберемся все вместе и заживем тихо. Такие люди как твой Бен Фейган, твой Алекс Адбратер, твой Ирвин Жопацкий, они не знают как жить! – Ты должен наслаждаться, хорошая еда, хорошие постели, больше ничего – La tranquittit'e qui compte! [213] – He бери в голову всю эту суету, хватит дергаться о том и о сем, выстрой себе приют в этом мире и тогда настанут Небеса.
213
Главное – спокойствие! (фр.)
На самом деле гавани для живого агнца быть не может но целая куча гавани для мертвого агнца, о’кей, довольно скоро, однако я последую за Мемер потому что она говорит о спокойствии. По сути она не осознавала что именно я сам угробил все спокойствие Бена Фейгана приехав сюда в самом начале, но ладно. Мы уже начинаем собирать вещи ехать назад. Ей приходят ее чеки соцстраха каждый месяц а через месяц выходит моя книга. Мемер в самом деле доносит до меня смысл покоя – в предыдущей жизни она должно быть точно (если такая штука как предыдущая жизнь возможна для индивидуальной душевной сущности) – она точно должна была быть Главной Монахиней в отдаленном андалузском или даже греческом монастыре. Когда она ложится вечером спать я слышу как гремят ее четки. «Какое кому дело до Вечности! мы хотим Здесь и Теперь!» орут змеетанцоры улиц и беспорядков и ручных гранат Герники и авиабомб. Сладко просыпаясь в ночи на подушке моя мать открывает усталые благочестивые глаза, должно быть думает: «Вечность? Здесь и Теперь? О чем это они говорят?»