Ангелы живут в аду
Шрифт:
Связываться со мной посредством воспитательных бесед они не желали, глубоких ответов на уроках от меня не добивались, торопливо сворачивали всякие мои разглагольствования и ставили хорошие отметки. Не стали они еще толковыми педагогами, но мне это было невдомек.
В десятом классе начались мои любовные похождения. Помню немало девчонок, которых мне не удавалось смутить ни своим рассматриванием в упор, ни откровенными намеками на их природу, но это меня мало огорчало. Тех, которые смущались, было предостаточно. Особенно нравилось будоражить чувства девушек
На интимную близость в этом возрасте может толкнуть многое, но еще большее от нее удерживает. И чаще всего это мысли о необъяснимой вине, которая непременно должна обрушиться на тебя после свершившегося. Это, пожалуй, самая первая, настоящая взрослая ответственность в жизни подростка, если не учитывать патологию или развращенное знание о половойжизни. Вот это, второе, меня и подстерегало.
В то время Звонарев уже четвертый год ходил в музыкальную школу – довольно далеко от поселка, в военный городок. Важно, что в военный городок. Там было так: офицеры занимались своими делами в гарнизоне с солдатами и техникой, а их жены, не занятые каким-либо трудом, потому что не всегда находилась для них работа – не в колхоз же им идти или на судоремзавод! – они погружались: кто в новейшие модели сезона, кто в чтение толстых журналов, кто в самодеятельность, ну и справедливости ради надо сказать, кое-кто занимался спортом. Наши матери их недолюбливали за легкость и комфорт жизни. Но это к делу почти не относится. Дом офицеров бурлил от энергичной деятельности их женсовета. Каких только там кружков не было: и английского языка, и фехтования, и любителей восточной поэзии, не говоря уж о самых обыкновенных кружках для их младших детей. А в роскошно отделанных цветной плиткой и зеркалами туалетах для их старших детей «действовали» стихийные нелегальные кружки знатоков болгарских сигарет, венгерских сухих вин, редких записей рок-н-ролла и тонкой картежной тактики.
Взрослые, изредка забегавшие в эти заведения, ничего кроме мирно беседующих юнцов не замечали – конспирация была отработана до мельчайших деталей. Им даже могло казаться, что и сигаретный дым не имел к юнцам никакого отношения. Впрочем, взрослые забегали туда только по вечерам да в выходные дни, когда в Доме офицеров шел фильм или проводились какие-нибудь мероприятия…
За четыре года беганья в музыкальную школу наш Красавчик стал своим среди офицерских ребят, но не тех, что прятались от взрослых в интимном заведении. Его приятели большей частью пропадали на баскетбольной площадке или в литературном кружке. Нас же, поселковых, старался с ними не знакомить, видимо, стеснялся нашей полусельской неотесанности и, как я потом понял, не хотел с нашей стороны некоторых разоблачений, так как успел приврать кое-что о своих родителях и о своих талантах. Что поделать, Звонарев был фантазером отменным, этого и теперь у него не отнять.
И вот как-то пришел он в школу с фингалом в пол-лица и распухшими губами. Такой выходки по
Не знаю, чего бы мы стоили без потрясающей дипломатичности Черепанова, который первым начинал разговоры с обидчиками, и чаще всего эти его диалоги с противниками и заканчивались. А если уж ничего не получалось у Черепанова, то все решал Ярый. Он оправдывал прозвище и своим вспыльчивым характером, и буграми мускулатуры.
В случае развития конфликта роли распределялись так: Яровой крушил налево и направо, я периодически повисал на его руке, чтобы он кого не убил, братья Гримм, близнецы Гримпельштейн стояли спиной к спине и изредка отмахивались, если на них кто-то наседал, Черепанов валялся с кем-нибудь на земле, с криками от одних к другим метался Ветла, пока его кто-нибудь не задевал, после чего он, придерживая ушибленное место, садился в сторонке и отрешенно ждал окончания этой катавасии, Звонарев возбужденно и вместе с тем тщательно выполнял серию борцовских приемов, которые перенял у офицерских ребят, стараясь притом никого сильно не ушибить…
Звонарев признался, что зашел в туалет, где у него попросили закурить, на что, не зная как ответить, промолчал, только вот закашлялся от дыма и выдавил из себя: «Вот так накурили!».
Мы втроем: Ярый, Красавчик и я пошли в городок.
В туалете набралось ребят многовато, но отступать было некуда.
– Мы пришли побить тех, кто его тронул, – с порога начал Ярый, показывая на Звонарева. – Кто из них? – спросил он у Красавчика.
Обидчиков не оказалось на месте, или Звонарев отказался их назвать. Ребята ничего обидного не сказали, рассматривали нас с интересом, хотя и с некоторым напряжением, а потом предложили попробовать сухого вина.
Ярый расхохотался:
– Сухое?! Это как… жевать?
После чего смеялись все.
С того дня я зачастил в ту компанию. По части карт соображал хорошо, но не было таких денег, на какие там играли. Курить научился, понравилось, а вот вино мне не показалось. Не люблю нереальных ощущений, а после вина именно так и случалось: недоступное в трезвом состоянии казалось после выпитого доступным, россказни «бывалых любовников» принимались за чистую монету. Впрочем, откровения вновь испеченных приятелей о любовных похождениях и без выпивки принимались за истину. Мой развивающийся порок ждал случая.
Конец ознакомительного фрагмента.