Ангелы

Кейс Мариан

Две девушки скандинавской внешности расположились неподалеку. Ближе, чем мне того хотелось. Внезапно я стала размышлять: может, одна из них в разводе. Меня интересовало семейное положение всех людей, с которыми приходилось сталкиваться…

Они сняли шортики и топы и явили миру крошечные бикини, плоские животы, загорелые стройные накачанные ножки. Вы вряд ли видели двух других женщин, которым было бы настолько комфортно в собственном теле. Мне захотелось выгнать их.

Их появление означало лишь одно. Я не смогу снять свой саронг. Прошло какое-то время. Только когда мне удалось убедить

себя, что никому нет до меня дела, я разделась. Я задержала дыхание, ожидая, что спасатель начнет биться в конвульсиях от пережитого шока, а потом, как в замедленной съемке, подбежит ко мне под звуки рока с аптечкой под мышкой и скажет: «Простите, мэм, но нам придется попросить вас уйти. Это семейный пляж. Вы распугиваете посетителей!»

Однако ничего ужасного не произошло, так что я намазалась солнцезащитным кремом с фактором защиты 8 и приготовилась пожариться на солнышке. Рак кожи беспокоил меня в последнюю очередь. Господи, да я белая, как поганка! Стоило покрыть свои синюшные телеса автозагаром перед походом на пляж. Внезапно это натолкнуло меня на воспоминание о Гарве. Перед нанесением автозагара я всегда надевала хирургические перчатки, чтоб не ходить потом с шоколадными ладошками, а он любил говорить: «Что, дорогая, праздник хирургических перчаток?»

Боже мой. Я закрыла глаза. Ритмичные звуки волн, то обнимающих берег, то отступающих, убаюкивали. Как и жаркое желтое солнце, и легкие порывы океанского бриза.

Было довольно мило, пока я не перевернулась на животик и не поняла, что намазать мою спину солнцезащитным кремом некому. Это было прерогативой Гарва. Внезапно я почувствовала себя одинокой. И снова мне пришло в голову: моя жизнь кончена.

Когда я упаковывала вещи перед отъездом из Ирландии, то сказала Анне и Элен то же самое – моя жизнь кончена.

– Нет. – Видно было, что Анна расстроилась.

– Не сюсюкай с ней, – ехидно сказала Элен.

– Ты встретишь другого мужчину, ты ведь еще молода, – с сомнением сказала Анна.

– Не так уж она и молода, – опять встряла Элен. – Ей уже даже не тридцать три.

– И хороша собой, – упорствовала Анна.

– Ну, она, конечно, не уродка, – неохотно признала Элен и обратилась ко мне: – У тебя красивые волосы. И кожа хорошая. Для твоих лет.

– И ты такая положительная, – добавила Анна.

– Такая положительная, – эхом откликнулась Элен с важным видом.

Я вздохнула. Моя жизнь не была такой уж безупречной, хотя не была и такой аморальной, как у моих сестриц. А хорошей для своих лет кожи я достигла благодаря нанесению тонн дорогостоящих ночных кремов, которыми я к утру пропитывала подушку. Но не будем об этом.

– И… – задумчиво сказала Элен; я даже наклонилась к ней, чтобы лучше услышать похвалу, – …у тебя клевая сумочка.

Я отпрянула, разочарованная.

– Как странно, – удивилась Элен. – Никогда бы не сказала, что ты из тех, кто покупает дорогие сумки.

Я попробовала протестовать. Ведь я именно из тех. Почти уверена. Но не хотелось новой стычки с Элен, как тогда, когда я пыталась убедить ее, что безответственно отношусь к деньгам.

Кроме того, если уж на то пошло, ту сумку подарил мне Гарв.

– Да ладно, старушка, – заржала Элен. –

Ты думаешь, я поверю, что наш мистер Скряга, который даже апельсины чистит, не вынимая их из карманов, раскошелился на дорогущую sac a main. [7] Это по-французски. Знаешь, почему именно твоя жизнь кончилась? Тебе не понадобится больше эта сумка!

7

Дамская сумочка (фр.).

Но я не сдавалась. Тогда она с подозрением заметила:

– Значит, не так уж кончилась?

– Заткнись, ты и так будешь ездить на моей машине, – оборвала ее я.

– Всего месяц. Кроме того, мне придется делить авто с этой чучундрой. – Она кивнула в сторону Анны.

И тут я услышала кое-что, что мигом вернуло меня в настоящее.

– Мороженое с вафлями!

Я села на полотенце. Молодой парень проходил мимо, шатаясь под весом ящика с мороженым, продать которое не было никакой надежды. Не среди этой толпы анорексиков.

– Фруктовое эскимо на палочке! – безрадостно выкрикивал он. – Замороженное желе! Вишневый лед!

Я почувствовала жалость к нему. И голод.

– Эй! – окликнула я. – Мне мороженое с вафлями!

Мы быстро произвели операцию «товар – деньги», и он вновь пошел своей дорогой, которая не сулила прибылей. Интересно, кто-нибудь орал на него или бросал в него камнями, когда он нес по пляжу свой высококалорийный товар с громадным содержанием сахара:

– Вали отсюда, чучело!

Так обычно люди прогоняют из своих районов продавцов наркоты.

И снова я осталась одна. Внезапно я обрадовалась, что я в Калифорнии. Ведь можно свалить это ужасное ощущение, что я иду не в ногу с остальным человечеством, на смену часовых поясов. Это снимает с меня ответственность. Так что пару дней я смогу попытаться обмануть себя саму, что со мной все в порядке.

С завистью глядя на двух скандинавских богинь, я пожирала мороженое. На их лицах было такое очевидное выражение, что мне стало неудобно. Я еле сдержалась, чтобы не предложить им кусочек моего лакомства. Меня не покидало ощущение, что если бы дело происходило в книге, то кто-нибудь пригласил бы меня присоединиться к игре в волейбол или, по крайней мере, заговорил бы со мной. Спасатель или кто-то из отдыхающих. Но единственным, кто перекинулся со мной парой фраз за весь день, был продавец мороженого. Думаю, я тоже была единственной, кто говорил с ним.

8

После обеда Эмили забрала меня с пляжа. Мы приехали домой. Звонков от Дэвида Кроу так и не было. Отчаяние Эмили чувствовалось в каждом уголке дома.

– Отсутствие новостей – хорошая новость, – попробовала я ее утешить.

– Фигня, – возразила Эмили. – Отсутствие новостей – плохая новость. Плохие новости от тебя скрывают, а хорошие тут же вываливают, упиваясь собственной славой.

– Ну, тогда позвони ему сама. Эмили горько усмехнулась.

– Легче получить пропуск на съемочную площадку, где кипит работа над фильмом с Томом Крузом, чем поговорить с агентом, который не хочет с тобой разговаривать.