Лейтенант. Назад в СССР. Книга 8. Часть 1

В себя я пришел практически сразу, однако лишь на несколько мгновений.

Сознание то включалось урывками, то выключалось вновь, поэтому я видел перед собой лишь какие-то разрозненные неясные картинки, то и дело сменяемые темнотой… В голове все путалось, в ушах звенело, тошнило. Мысли — как вязкий кисель. Переплетались между собой, будто внутри меня что-то сломалось. Я никак не мог сосредоточиться и взять себя в руки — мысли

будто куда-то утекали из головы и я с трудом понимал, что происходит.

Разозлился, усилием воли заставил себя взять себя в руки.

Разом ощутил, что все тело отзывалось болью, но вместе с тем, было даже как-то странно — будто бы руки и ноги не совсем мои. Словно резиновые, какие-то чужие.

Я внезапно вспомнил, как меня взрывом выбросило из салона бронетранспортёра — сейчас вокруг были какие-то камни. Сухая пыль, глина. Темнота. Воняло пылью, дымом.

Щека в крови — видимо ударился о камни. Глаз открывался с трудом. Поза неестественная, неудобная.

Смотреть на ноги не было ни времени, ни желания — ничего хорошего я там точно не увижу. Однако, нижние конечности я вроде как чувствовал, значит, они на месте — не оторвало при взрыве. При таком экстриме, даже в живых остаться настоящее чудо.

Я внезапно вспомнил, что где-то рядом находятся душманы, совершившие внезапное нападение на наш транспорт. Сколько их там, десять? Двадцать? Оружия при мне не было, улетело куда-то при падении. Я сейчас совсем не боец, меня можно брать голыми руками.

Не думаю, что кто-то ещё из наших мог выжить в этой мясорубке — те кто находился в бронетранспортёре, с высокой вероятностью погибли — там почти без вариантов. Конечно, многое зависело от того, чем именно по нам выстрелили… Первая машина осталась где-то позади, уничтоженная взрывом. УАЗ это не БТР, брони нет вообще. Даже очередь из Калашникова — прошьет насквозь.

Да, я уцелел. Возможно, один. Но надолго ли?

В каком я состоянии? Вокруг жестокий враг, которому жалость не ведома в принципе. Духи практически всегда жестоко расправлялись с ранеными шурави, заставляя их перед смертью страдать ещё больше.

Я помню, как наш замполит майор Ветров, ещё в той воинской части, где моим ротным командиром был капитан Воронин, рассказывал, что в плен к духам лучше не попадать. Особенно раненым. Он тогда все очень красочно описал. Да я по другим событиям знал, что победителей не судят.

В будущем, во всех горячих точках, где мне, уже прожжённому боевому волку довелось побывать — всегда в голове была одна мысль — для меня плен немыслим. Ни в каком смысле. Русских солдат в плен почти не брали, ни в Сирии, ни в Ливии…

Но в Союзе, во время Афганской войны ситуация была несколько иной — молодые солдаты были срочниками, погибать не хотели. Иногда попадались бойцы считающие, что если был хоть какой-то шанс уцелеть и вернуться домой, то лучше сдаться врагу. Далеко не все, но они были. Потом их обменивали,

освобождали в ходе боевых операций, выкупали. Кто-то сбегал, а кто-то принимал ислам и оставался там жить. Но последних были единицы… И черт возьми, понять, почему они вступили на этот путь, я не мог.

Если душманы меня найдут здесь, то гарантированно пристрелят — на кой-черт им сдался тяжелораненый русский солдат? Кто его будет таскать, лечить? Откуда брать лекарства?

А даже если меня и не пристрелят, то возьмут в плен. Опять бросят в холодный зиндан и будут морить голодом, жаждой, пытать, заставят работать изнурительным трудом… Что с раненого взять? Во всем этом вообще сложно найти что-то хорошее, как ни посмотри. Но погибать сейчас я не собирался. Даже мысли не было — зубами буду грызть, но выберусь. Легче всего сейчас все бросить, лечь и ждать своей судьбы! Но не про меня эта песня!

С трудом оглянувшись через свое же плечо, я увидел позади, в темноте горящий БТР-80, позади, на неопределенном расстоянии от него горело что-то ещё. Наверное, это был УАЗ «Буханка», в которой ехал старший лейтенант Чесноков. Придурки, зачем нужно было так рисковать и ехать по темноте?

Я же пытался предупредить, но разве кто слушал?!

Воняло гарью, было жарко. Я вспотел, был мокрый. Даже не знаю, может, это была моя кровь?

Кто-то где-то ещё стрелял, но все доносившиеся до меня звуки были приглушенными, гулкими. Почти все время я слышал звон в своей же голове, такой же, как во время контузии. И звон не проходил, то нарастал, то затихал.

Тошнило, сильно болела голова, волнами наказывала слабость и смертельная усталость. В глазах плясали разноцветные звёздочки, радужные пятна.

Я не хотел в плен. Поэтому, нереальным усилием воли, цепляясь пальцами за высохшую землю, за торчавшие из нее камни, стебли растений, помогая себе локтями куда-то пополз. Неважно куда, главное подальше от места нападения. Духи будут тут очень скоро, они не должны меня найти. В темноте никто тут прочесывать ничего не будет. Духам не до этого — прибегут, добьют живых, возьмут самое ценное, что можно забрать и свалят.

Медленно, но верно, я полз вперёд. Движение за движением. Через боль. В голове пульсировала только одна мысль — ползти, ползти, ползти. Метр, ещё один. Ещё метр. Ещё.

Спастись. Выползти из зоны видимости, чтобы меня не увидели, не схватили.

Второй раз умирать не хотелось… Да что там, мне и первый раз не хотелось! Но тогда у меня выбора просто не было — либо несколько смертей, либо только одна. Я российский офицер, со своими собственными идеалами, я тогда не мог поступить иначе. Времени соображать — тоже не было, вот и накрыл собой ту проклятую гранату. Внезапно поймал себя на мысли, что может это меня так «сверху» отблагодарили, за то что без раздумий пожертвовал собой? Спас гражданских, женщин. Мол, второй шанс?