Английская мадонна

Картленд Барбара

Женские костюмы вообще были так красивы, что часто надевались даже как платье, в котором дама могла выйти к завтраку. Необычайно широкая юбка благодаря именно своей ширине очень красиво лежала, когда дама сидела на лошади; под юбку полагались трикотажные трико, которые плотно облегали подъем и удерживались протянутой под ступней штрипкой. На голове — шелковый или фетровый мужской цилиндр. Модный мужской шейный платок завязывался спереди бантом и дополнялся белым жабо.

Отправляясь в замок, Теодора постаралась позаботиться и об одежде для верховой езды. Разумеется, насколько

ей это позволяли мамины вещи. Она обнаружила в сундуке охотничью юбку, но сразу же поняла, что, надев ее, она и тут не блеснет модным шиком: юбка была полинявшей, но в этом случае можно было спасти дело, перелицевав ее — что Теодора с успехом и совершила.

В начале века в дамских костюмах для верховой езды практиковался низко вырезанный спереди воротник жакета. Короткий жилет имел лацканы, которые накладывались на лацканы жакета с укороченной талией. Юбка была такой длинной, такой объемной, что при ходьбе даме приходилось перекидывать ее через руку. Да, с шириной юбки Теодоре на этот раз повезло, но с жакетом поработали крысы. Он был бархатный, и крысам бархат пришелся весьма по нраву — точнее сказать, по зубам, пошутил Джим, которому Теодора поведала о результатах своих изысканий.

Так что в отсутствие жакета Теодора в это прекрасное утро — а день обещал быть жарким — удовольствовалась батистовой блузой с оборками на груди и мужским шейным платком, который она спереди завязала узлом.

Поскольку непременный в ансамбле мужской цилиндр (а таковой можно было легко подобрать ей в шкафу с мужской одеждой, как предлагал Джим) был нелеп без жакета, она им пренебрегла, ограничившись из непременных атрибутов образа амазонки тонкими короткими кожаными перчатками — «родом» тоже из маминого сундука, и как их только не тронули крысы! Теодора готова была выразить им благодарность — она почти реабилитировала свой гардеробный крах наличием этих отличных и не потерявших вида перчаток в тон юбке — цветом густо-малиновых.

Всадницу обычно изображали с локонами, развевающимися из-под цилиндра, но Теодора гладко причесала волосы, и такой облик ей в целом понравился, хоть он и грешил нарушением незыблемых правил. Посокрушавшись немного над этим, но отчасти повеселев в предвкушении чистой радости, так знакомой ей с детства, с вызывающе горящим взором, она первым делом завернула в конюшню.

Увидев графских лошадей, Теодора забыла про все на свете.

Она ожидала, что лошади будут хороши, но что так прекрасны — не подозревала. Старого конюха порадовал искренний восторг, и он повел девушку от стойла к стойлу, рассказывая родословную каждой лошади с упоминанием времени их приобретения графом.

Они почти дошли до конца конюшни, когда во дворе появился граф.

— Я так и думал, что найду вас скорее здесь, чем у парадных дверей в ожидании, когда вам выведут лошадь, — приветствовал он Теодору. С ног до головы образец элегантности.

— Я… должна была ждать у парадной двери? — лукаво спросила его Теодора, надышавшаяся конюшенным запахом, разогретая и плененная красотой этих самых красивых в мире животных.

— Нет, конечно же нет! — весело рассмеялся граф. — Я всегда сам выбираю лошадь, на которой поеду,

хотя и подозреваю, что сегодня Ник уже выбрал ее для меня!

И он послал конюху вопросительный взгляд.

— Что ж, может, и так, милорд, — ответил хозяину конюх, — не желаете ли проехаться на Юпитере? Он соскучился по свежему воздуху за неделю.

— Пусть будет Юпитер, — покладисто отвечал граф, — а какая лошадь подойдет мисс Колвин?

— Коли молодая леди понимает толк в лошадях, милорд, думаю, Вулкан ее не испугает.

Граф согласно кивнул и, когда во двор вывели славную гнедую, помог Теодоре забраться в седло. Теодора была такой легкой, что, подняв ее руками за талию, граф заметил:

— Боюсь, вас унесет первый же малейший порыв ветра. Вы вполне уверены, что справитесь с лошадью?

— Надеюсь… — едва смогла улыбнуться она.

Она почувствовала, что ее обдало жаром, едва руки графа коснулись тонкой талии. Это был первый раз, когда Теодора села в седло не сама, не при помощи грума, подставившего ей сложенные ладони, чтобы, опершись на них ногой, как полагается, наездница вспорхнула в седло, а ее своими руками усадил на лошадь мужчина, граф Хэвершем.

Испугавшись, что он догадается о ее чувствах, она поскакала вперед, не дожидаясь, пока граф сядет в седло, но он быстро догнал беглянку, и они, достигнув парка, пустили лошадей сразу в галоп.

Она никогда не сидела на таком породистом коне, как Вулкан. А тот и впрямь будто спустился с Олимпа, и легко было вообразить себе, что скачет среди облаков.

Комплимент графа заставил Теодору покраснеть и напрячься: а что, если это простая учтивость? И она постаралась ответить ему как можно беспечнее.

— …и папа придет в восторг, когда узнает, что вам нравится, как я езжу верхом, — сказала она. — Ведь в значительной степени это он научил меня держаться в седле. Правда, его огорчит, что костюм мой… недостаточно полон…

— Я закутал бы вас в меха, украсил бы драгоценностями, — пылко ответил ей граф, — и вам никогда более не пришлось и пальцем бы шевельнуть, чтобы как-то себя украсить. Собственно, вы красивы естественной красотой, не требующей дополнительных украшений, — а мне было бы просто приятно вас радовать.

То, как он это сказал, озадачило Теодору. Но она посоветовала себе не воспринимать слова графа всерьез.

— Если бы желания были… конями, милорд, — нашлась наездница наконец, — попрошайки бы… скакали верхом… и как попрошайка… я очень довольна сейчас… и попросила бы только… скакать на Вулкане… целую вечность.

— Все, чего попросил бы я, — отозвался граф изменившимся голосом, — это скакать рядом с вами!

Теперь ошибиться было нельзя: в его голосе звучала глубоко скрываемая боль. Теодора повернула голову и посмотрела на спутника. Тоска, печаль и отчаяние, застывшие в его глазах накануне, были все еще там. Не найдя, что ответить ему теперь, девушка просто пустила Вулкана вскачь, и всадники снова понеслись галопом по открытому месту. Трава зеленым ковром устилала им путь, сверху светило солнце, ветер ласкал лица… «О, дивный сон, продлись», — молила про себя Теодора.