Английская тайна

Остальский Андрей Всеволодович

Какой-то трезвый уголок сознания все-таки заметил, что и Настя, и Джек, и Мелани быстро выпили свои коктейли и теперь следили за его стаканом — ждали. Сашок тоже посмотрел — на самом дне оставалось всего несколько капель черного напитка. «Я — черный, а она — русская… Нет, кажется, наоборот. Но все равно — символично», — промелькнула мысль. За столом царила тишина. Только кто-то один тихонько и противно подхихикивал. «Это я, это я и хихикаю», — вдруг понял Сашок. И от удивления рассмеялся уже довольно громко. Потом икнул. Потом выпил остаток коктейля залпом.

— Ну так

как, согласен? — спросила Анастасия.

Сашок икнул еще раз и потом сказал:

— Ну, са-агласен, са-агласен, чего там…

— На первое или второе?

Сашок подумал и сказал:

— На оба.

И пояснил для Джека и Мелани: «Боуф… Айд лайк ту ду боуф».

Настя нахмурилась.

— Боюсь, что оба не получится. Хотя… Что ты имеешь в виду?

Тем временем Джек и Мелани о чем-то оживленно переговаривались. Наконец они поднялись из своих кресел. Джек сунул деньги Марсианке и что-то шепнул ей на ухо. Она кивнула в ответ. Джек обернулся, призывно махнув Насте и Сашку: дескать, следуйте за мной. И, обогнув стойку бара, открыл какую-то малозаметную дверь. Люди, толпившиеся у стойки, заметили это и почему-то зааплодировали.

— Пошли, горе мое, — сказала Анастасия, аккуратно поддерживая Сашка под руку. — Чего это тебя так развезло, от такой-то малости?

— А куда мы идем? — спросил Сашок.

— А тут комнаты есть наверху.

— А что мы там будем делать?

— Оба. Надо думать, мы будем делать оба, — сказала Настя и на этот раз как-то совсем нехорошо, обидно рассмеялась.

— А может, не стоит? Может, посидим еще, выпьем…

— Поздняк метаться, — решительно заявила Анастасия и подхватила Сашка под руку.

Сашок решил покориться судьбе. Он шел туда, куда влекла его женщина, и думал: «Как быстро все-таки меняется русский язык. Поживешь несколько лет вдали от родины, и вот, нате вам, пожалуйста — поздняк метаться! Нет, это же надо. Вообще!» 

Глава 20. Утренняя расплата

Кто-то жестокий и неутомимый лупил и лупил одержимо молотком по грецкому ореху. Орех трещал-трещал, но все-таки не раскалывался. Но больно ему было — жуть. Орех этот оказался в итоге головой Сашка, которая только каким-то чудом не лопалась под этими ударами.

Постепенно, правда, выяснилось, что никаких ударов нет и молотка, собственно, тоже, а есть такое жестокое похмелье, какого Сашок в жизни не испытывал. Не знал даже, что такое бывает. Помимо пульсирующей головной боли наблюдалось что-то вроде полупаралича всех членов тела. Но хуже всего обстояло дело со всем, что имело отношение к глотанию — ртом, горлом, пищеводом и так далее. Весь этот тракт был словно обожжен. И впервые в жизни Сашок понял, что означает старинное выражение: «А во рту — словно эскадрон ночевал», которое раньше он считал смешной, но нелепой метафорой. Нет, именно что эскадрон, кавалерийский. С лошадьми. С большим количеством лошадей.

Огромным усилием воли Сашок приоткрыл глаза. Кровать и вся комната, в которой он проснулся, показались ему незнакомыми — впрочем, в своем нынешнем состоянии он ни за что не мог ручаться. Несколько

секунд даже сохранялось ощущение, что комната вроде как перевернута в пространстве, а он, Сашок, каким-то образом прикреплен вместе с кроватью к потолку, и его голова свисает вниз. Потом, правда, нормальное восприятие мира более или менее восстановилось, пол и потолок, по крайней мере, вернулись на свои места. Только воздух был по-прежнему наполнен какой-то туманной мутью, словно меловой взвесью.

Напротив, в кресле, глядя на Сашка в упор, сидела девушка, чрезвычайно похожая на его жену. «Анна-Мария! Ты нашлась!» — чуть было не выкрикнул Сашок, но в последний момент подавился словами, так что получилось что-то вроде «А-анм!» Восклицание такое необычное.

— Что, что ты сказал? — засмеялась девушка. — Это на каком языке?

И сразу стало понятно, что девушка — никакая не Анна-Мария. Не могла же его жена за пару дней, что они не виделись, в совершенстве овладеть русским! И вообще — держалась девица уж больно раскованно, а пеньюар на ней был такой… бледно-бледно розовый, но совершенно прозрачный, сквозь который проглядывало такое, что полумертвый Сашок вдруг ощутил резкий приступ желания.

— Лазарь воскрес, — сказал Сашок. Получилось, правда, не очень разборчиво, звуки выговорились вроде как с нерусским акцентом — потому что язык толком не ворочался.

— Слушай, а тебя, случаем, не подменили, а? — смеялась девушка в пеньюаре. — Вроде выглядишь как-то не так, сам на себя не похож, говоришь, как иностранец — под эстонца, что ли, косишь…

Сашок уже более или менее представлял, кто она, эта красотка, хотя некоторые сомнения все же сохранялись. Например, не приснились ли ему некоторые элементы произошедшего за последние дни? А вот событий последней ночи он как раз вообще не помнил, и это сильно его беспокоило. Только какие-то тени мелькали в голове, какие-то обрывки фраз на разных языках доносились — опять же непонятно: то ли на самом деле происходило, то ли привиделось…

Вдруг он четко вспомнил человека с поразительным именем Абсолюман и его сексапильную спутницу. И еще вот это словосочетание: «поздняк метаться!». Нет, ну это уж точно причудилось! От мысленного напряжения молоток застучал по ореху-голове с новой силой. Но зато имя девушки вдруг вернулось! Он внезапно вспомнил, как ее зовут, эту босоногую в пеньюаре.

— Настя, Настя! — воскликнул Сашок.

— Что, что Настя? Я уже… ну… неважно, сколько, но, в общем, много лет как Настя. И что дальше?

— Скажи… а что я пил такое, не знаешь?

— Сначала «Текилу». А потом дрянь какую-то… Этот, как его, «хаббл-баббл», что ли… Я запомнила, потому что на «бабло» похоже. И еще — «хука». Вот.

— А что это вообще такое?

— Так ты же меня и обучал! Говоришь: твои «маргариты» да «черные русские» — это все вчерашний день! В наше время в Англии надо «баббл-хаббл» пить… обзывал меня деревенщиной, между прочим… За то, что я отказалась.

Это сообщение повергло Сашка в глубокую задумчивость. Будь он проклят, если он знает, что такое этот «хаббл», или как его там… Но с памятью вообще было тухло.