Английская Утопия
Шрифт:
Этого тысячелетия ждали не только бедные безымянные и невежественные фанатики. Их надежды разделяли многие самые культурные люди того времени. В том же году Мильтон заявлял о своей вере в то, что английский народ будет
«самым трезвым, разумным и христианским народом современности, когда ты, вечный и близко ожидаемый Владыка, раздвинешь тучи, чтобы судить разные королевства мира, и станешь оделять почестями и наградами религиозные и справедливые государства и положишь конец всем земным тираниям, провозгласив свою всемирную и кроткую монархию на земле и небесах».
Мы почти вправе сказать, что Эдем в «Потерянном рае» был мильтоновской Утопией, Утопией, содержащей многие из традиционных черт земного рая [46] ,
46
Можно возразить, что, наоборот, Кокейн содержит в себе многие черты библейского Эдема. Важно, однако, то обстоятельство, что и Эдем и Кокейн оба содержат ряд традиционных черт, присущих мифологиям в разных частях света. И объяснения требует вовсе не то, что эти мифы распространены вообще, но то, что они никогда не утрачивают своей популярности в сознании народа.
Если Мильтона можно поставить во главе религиозных утопистов в английской революции, то утопичность его произведений была настолько скрыта, что он, должно быть, сам не вполне отдавал себе отчет в том, что им создана именно Утопия. Существуют другие религиозные Утопии того времени, но все более условного характера и значительно уступающие по своим достоинствам Утопии Мильтона. Одна из них, уже упоминавшаяся нами выше «Новая Солима», принадлежит Сэмюэлю Готту. Она была написана на латинском языке в 1648 году и переиздана в 1649 году.
Эта книга не привлекла к себе особенного внимания и впоследствии была забыта, пока ее в 1902 году не обнаружил и не перевел Уолтер Бегли, приписавший ее Мильтону по той простой причине, что, как он полагал, никто иной, кроме Мильтона, не мог создать «столь возвышенное» произведение. В действительности же, как я уже сказал, эта книга отличается почти невообразимой серостью и бездарностью. Она построена по обычной сказочной схеме. Новую Солиму открывают и посещают два молодых человека из Кембриджа — Евгений и Политан. Им оказывают традиционное гостеприимство и охотно сообщают все интересующие их сведения. Все без исключения жители Новой Солимы воплощают все самые худшие из тех черт пуритан, какими их наделяли самые ярые их противники, отличаются ограниченностью своего кругозора и истерической набожностью, самовлюбленностью и нетерпимостью. Значительная часть книги посвящена описанию постановки учебного дела; в ней нет ни гуманистической широты Мора, ни бэконовского страстного стремления к науке. Книга затрагивает, по словам издателя,
«Господствующую любовную страсть, рассмотренную с точки зрения философской, платонической и реалистической… Книга также говорит много о религии, обращении, спасении, сотворении и конце мира, богоотцовстве, братстве людей, подаянии, владении собой, ангелах и грехопадении человека, а также об извечном жребии человека».
Вряд ли можно ожидать, чтобы после всего перечисленного у Сэмюэля Готта осталось что сказать об экономической и политической организации жителей Новой Солимы; и действительно, эти вопросы почти совершенно обойдены в книге. Мы вправе заключить, что там имеются классы и частная собственность, богатство
Однако «Новая Солима» отнюдь не является пределом измышлений писателя-пуританина, давшего полную волю своему воображению. За примером недалеко ходить: сошлемся хотя бы на Джона Сэдлера. Его «Ольбия — недавно открытый Новый остров» — была напечатана в 1660 году и никогда впоследствии, насколько я мог установить, не переиздавалась. Титульный лист обещает описание «религии и религиозных обрядов; законов, обычаев и правил; нравов и языка». Книга начинается с того, как попавший в шторм корабль, на борту которого находится паломник, отклоняется от своего курса. В дальнейшем корабль терпит крушение у скалистого островка. Паломника спасает отшельник. Едва поблагодарив его, паломник начинает жаловаться на то, что он «ничтожнейший предмет гнева Создателя». Затем следует 380 страниц утешений и поучений отшельника. Значительная часть его речей посвящена изложению числового мистического учения. Следующий отрывок дает довольно точное представление о его характере:
«И они лежали мертвые (как мы видели раньше) в течение трех дней с половиной, или 84 часа: которые кончаются в часу 324-м; утренняя жертва — на 14-й день; чья вечерняя Минха начинается в часу 333-м; что прибавленное к 1332 (два остальных Меды, или дважды 666) составляет число, смежное с 1666; вечер накануне праздника Кущей, когда скиния Господня будет с человеком, если мы правильно сделали вычисление. Что можно еще лучше проверить по нашим таблицам и знакам, если так угодно Богу».
Книга обрывается, оставшись, очевидно, незаконченной, но удалось ли когда-нибудь Сэдлеру завершить свой труд и описать законы, обычаи и правление ольбиян — сказать трудно. Можно предположить, хотя это и маловероятно, что такой утопический шедевр еще лежит где-либо в старинной библиотеке или шкафу, в ожидании своего исследователя. Надо думать, что в 1660 году политическая атмосфера была неблагоприятна для печатания каких-либо рассуждений о наступлении тысячелетнего царства Христова. Эта любопытная книга вызывает подлинный интерес потому, что она является образчиком тех диких нелепостей, до которых додумывались к концу периода Республики, и того, как их пытались уложить в рамки утопии. Печать упадка на всех этих произведениях в точности соответствует политическому разложению и банкротству политических партий и движений левого лагеря в последние годы Республики.
Помимо божественной власти, проявлявшейся через людей, существовала и человеческая власть, непосредственно влиявшая на события, поэтому было бы большой ошибкой как принимать всех деятелей английской революции за религиозных фанатиков, так и недооценивать роль религиозного фанатизма в тот период. Помимо «людей Пятого царства» и энтузиастов наступления тысячелетнего царства Христова были и трезвые политические теоретики мирского направления, такие люди, как Уолвин, Петти, Айртон, Вэн, а среди писателей-утопистов — Сэмюэль Гартлиб и Джеймс Гаррингтон. Содержание их утопий — «Макарии» и «Океании» — совершенно конкретное и носит сугубо политический характер. Эти утописты прекрасно отражают некоторые основные тенденции эпохи.
В этих двух утопиях элемент вымысла сведен к голой схеме. Если Мор, и в значительно меньшей степени Бэкон, интересовались не только формальной структурой своих образцовых государств, но и уровнем жизни их жителей, то для Гартлиба и Гаррингтона сказочная форма послужила лишь удобным предлогом для изложения своих образцовых конституций. В этих Утопиях нет народа, а есть только установления. «Макария» и «Океания» относятся к промежуточному типу между «Утопией» и такими попытками разработать конституцию, как «Народное соглашение». Как и последнее, «Макария» и «Океания» разработаны своими авторами до степени практических схем, пригодных для немедленного применения в Англии. Это отсутствие элемента вымысла, вероятно, является главной причиной того, что эти утопии теперь так основательно забыты: поскольку условия, на которые они откликались, исчезли, постольку и они утратили всякий аромат и цвет.