Английская Утопия

Мортон Артур Лесли

Как бы сумасброден и самодоволен ни был Бармби, он обладал энергией и воображением и всегда оставался в русле главного потока движения масс. Как и все утописты, он знал, что было плохо и что требовалось. Но от него всегда ускользало знание того, как заполнить пропасть между тем, что было, и тем, что хотелось иметь. Однако именно в это время чартизм помогал Марксу совершенствовать свою науку о законах развития общества: 1848 год был не только годом поражения чартизма, но и годом революции и Коммунистического Манифеста.

3. «Книга машин»

Казалось бы после чартизма, года революций и Коммунистического Манифеста старомодным утопиям должен был сразу наступить конец. Было как будто ясно, что отныне ставились вопросы практические: теперь спрашивалось, как возникнет новое социалистическое

общество из существующего и каковы будут в соответствии с его происхождением и историей роста его характерные черты? Однако прошло более четверти века, прежде чем эти вопросы были поставлены серьезно, и период, отделяющий Бармби от Беллами и совпадающий с классическим периодом экспансии британского капитализма, был заполнен двумя утопиями, отнюдь не посвященными этим основным вопросам, но занятыми обсуждением случайных явлений буржуазного общества XIX века, рассматриваемого как некий действующий концерн.

«Грядущая раса» лорда Литтона (1870) и «Эреуон» [71] Сэмюэля Батлера (1872) — книги совершенно разные по духу и темпераменту, разные настолько, что трудно поверить, что они были напечатаны почти одновременно. Тем не менее в них есть и много общего: обе трактуют о надстройке общества, совершенно не касаясь и не объясняя его базиса. Обе книги занимаются вопросами религии, брака и отношения полов, воспитания, преступлений и наказаний и особенно влиянием машин и развития науки на человеческое счастье, трактуя их каждая по своему. Характерно для обеих книг, что в них ставятся вопросы, но не даются ответы на них; сатира Батлера так запутана, что под конец смысл ее совершенно затемнен, тогда как герой Литтона, хотя и восхищается открытой им подземной Утопией, испытывает столь тяжкие страдания от «упадка духа» (весьма подобные страданиям «тех, чья жизнь коротка» в «Назад к Мафусаилу» Бернарда Шоу), что рад снова вернуться в тот мир, откуда он пришел.

71

Написанное в обратном порядке английское слово «nowhere» («нигде»). — Прим. перев.

Литтон — денди, политик и автор модных романов, молодой радикал и старый тори был последним в той плеяде блестящих молодых людей, которых собрал вокруг себя Годвин. Литтон написал «Грядущую расу» под конец жизни, спустя тридцать пять лет после смерти Годвина, и все же в ней почти нет страницы, в которой не сказывалось бы влияние последнего. С другой стороны, эта книга свидетельствует о том, что Литтон изучал утопистов-социалистов и классических писателей-утопистов вроде Мора и Бэкона. Все это сочетается с аристократическими и торийскими взглядами Литтона, хотя следует признать, что в абстрактном интеллектуализме Годвина многое было несовместимо с торизмом 70-х годов XIX века. Двусмысленная точка зрения Литтона может быть иллюстрирована следующим отрывком, в котором его герой (американец) превозносит свою страну в стиле Свифта в стране гуингнгмов:

«Я лишь слегка, хотя и охотно, коснулся устаревших и обветшалых установлений Европы, для того чтобы подробно рассказать о теперешнем величии и предстоящем превосходстве той славной Американской республики, в которой Европа завистливо ищет себе образец и, трепеща, видит свою гибель… специально останавливаясь на превосходстве демократических установлений, их содействии установлению мирного счастья, благодаря правлению одной партии и на способах, какими они распространяют это счастье среди всего общества тем, что для выполнения обязанностей властей и пользования почестями предпочитают тех граждан, которые ни в коей мере не выделяются ни своей собственностью, ни образованием, ни репутацией. Пользуясь тем, что мне посчастливилось запомнить заключение речи об очистительном влиянии американской демократии, произнесенной одним красноречивым сенатором (за избрание которого в сенат одна железнодорожная компания, к которой принадлежат два моих брата, только что заплатила 20 тысяч долларов), я задохнулся, повторяя его блистательные предсказания о великолепном будущем, ожидающем человечество, когда флаг свободы будет развеваться над целым континентом, а 200 миллионов просвещенных граждан, приученных с детства к ежедневному употреблению револьверов, будут применять к трусливой вселенной доктрину патриота Монро».

Этот отрывок

отчасти отражает обычную вражду британского тори к американской, да и ко всякой другой демократии, ненависть особенно острую в годы, следовавшие сразу после гражданской войны. И в «Грядущей расе» Литтон, конечно, не упускает случая напасть на демократию и унизить ее как худшую форму правления. Но он также показывает, какая большая перемена произошла с тех пор, как Блейк, Пейн и Колридж приветствовали революционную демократию Америки как новое откровение, когда в течение нескольких лет казалось, что Америка и Утопия слились в одно. Поездка Диккенса в Америку (1843) и опубликование его «Мартина Чезлвита» показывает, что испорченность этой демократии, сопровождавшей рост капитализма, была всем очевидной, а около 1870 года стали развиваться монополии и разыгрался ряд громких скандалов, разоблачивших американский образ жизни и наглядно обнаруживших его неприглядную изнанку. Не нужно было быть тори, чтобы видеть, что «чисто» буржуазная демократия в Соединенных Штатах была столь же испорченной и хищной, как и различные сочетания феодального и капиталистического общества, какими являлись страны Европы. Стало очевидным, что свободное предпринимательство, просвещенное применение разума и эгоизм, хотя бы и без вмешательства королей, священников и дворянства, никогда не приведут к Утопии вопреки самым твердым ожиданиям.

Литтон не мог, конечно, искать решения в будущем, в социализме. Он мыслит некую форму общества, в которой торизм сочетается с годвинским анархизмом. Тот и другой исходят из того, что каждый член патриархального общества будет знать свое место и охотно довольствоваться им, как это бывает в дружной семье. Вследствие этого отпадает всякая надобность в правительстве и принуждении. Литтон полностью соглашался с Годвином, считавшим, что организованная на такой базе коммуна должна быть по необходимости небольших размеров: численность племен врилиев редко превышала 50 тысяч человек.

Фабула «Грядущей расы» очень проста. Герой ее, богатый американец, открывает при обследовании рудника обширную подземную страну. Ее населяют частично врилии — народ высокой цивилизации и частично другие, гораздо более многочисленные племена, стоящие на разных ступенях демократического варварства. Отличительным свойством врилиев, от которого они получили свое название, является обладание «врилем» — силой, во многих отношениях сравнимой с атомной энергией, но столь прекрасно освоенной, что она заключена в легком футляре, который каждый врилий носит с собой. Эту силу можно по желанию использовать для целей созидания и разрушения. Именно благодаря «врилю» изменилась жизнь этого народа: войны прекратились, правительство стало ненужным и даже невозможным, поскольку каждое лицо, стоит ему только захотеть, обладает достаточной силой, чтобы в одно мгновение истребить весь народ. Тот же «вриль» обеспечивает народ таким огромным запасом созидательной энергии, что царит век изобилия. Большинство работ производится сложными машинами или роботами, приведенными в действие «врилем», но все остающиеся грязные и неприятные работы выполняются как и в фаланстерах Фурье, детьми. Поскольку искусство и литература также перестают существовать в сколько- нибудь крупных масштабах, остается загадочным, как проводят время взрослые врилии.

В книге уделяется больше всего места описанию обычаев, истории и верований. Как я уже сказал, здесь получается смесь Годвина, Оуэна, Фурье и Кабэ. Едва Литтон отходит от традиционных утопических описаний, как тотчас обнаруживает бедность и запутанность своих идей. Несмотря на некоторые поверхностные «социалистические» детали Утопии, перед нами наивная торийско-капиталистическая идиллия: частная собственность сохранена, но эксплуатация и бедность сглажены, и богатые люди слишком благородны, чтобы смотреть на свое богатство иначе, чем на источник каких-то обременительных обязательств. Хозяин, у которого гостит герой, важно объясняет:

«Аны [люди] как я, то есть очень богатые, вынуждены покупать очень много совершенно ненужных вещей и жить на очень широкую ногу, тогда как им хочется жить очень скромно… Однако всем нам надо нести жребий, назначенный на тот короткий промежуток времени, который мы называем жизнью. На самом деле, что такое какая-нибудь сотня лет по сравнению с той вечностью, через которую мы должны пройти после них? К счастью, у меня есть сын, который любит богатство. Он составляет редкое исключение из правила, и, признаюсь, я его не понимаю».