Английские бунтари
Шрифт:
Министр внутренних дел Англии лорд Расселл обратился к лицам среднего достатка с призывом приступить к формированию добровольческих отрядов, обещав обеспечить их и оружием, и должной военной подготовкой, что означало фактическое объявление классовой войны.
В Бирмингеме городские власти запретили проведение публичных митингов в Булл-Ринге, поручив контроль за этим военным властям; запрет, естественно, привел к многочисленным вспышкам насилия и уличным беспорядкам, продлившимся несколько дней. Сюда же после этих бурных событий перебрались и делегаты съезда — подальше от спокойной, “усыпляющей” атмосферы столицы. Ловетт подписал плакат протеста, который был размножен и вывешен во всех публичных местах города, и немедленно
Торжественное вручение петиции палате общин состоялось 12 июля 1839г., но, так как оно сопровождалось крайне примиренческим выступлением депутата Томаса Этвуда, вся церемония выглядела не столько актом волеизъявления народа, сколько заурядным перечислением людских невзгод. Большинство делегатов съезда отмежевались от акции Этвуда, а лорд Расселл заявил, что в этой петиции он лично усматривает посягательство неимущих на чужую собственность. В итоге палата общин отвергла ее подавляющим числом голосов: “за” проголосовали 45 депутатов, “против” — 235.
В условиях, когда правительство приступило к массовым арестам чартистов, а генерал Нэпир во всеуслышание заявлял, что его войска способны в кратчайшие сроки подавить любое восстание, только личное влияние Фергюса О’Коннора и его зажигательные речи, подкрепленные не менее страстными статьями в “Норзэрн стар”, удерживали движение чартистов от окончательного развала. Если у чартистов и были конкретные планы вооруженного восстания, они, естественно, хранились в глубочайшем секрете. О них мало что известно; правда; не исключено, что общенациональное восстание все-таки готовилось и что сигналом к его началу должен был стать захват города Ньюпорт в графстве Монмаутшир. О’Коннор, уже зная о бесперспективности такого рода планов, пытался предотвратить это выступление, но безуспешно.
Во главе ньюпортского восстания встал популярный в городе радикал, делегат съезда, драпировщик по профессии Джон Фрост. В прошлом он избирался мэром Ньюпорта и мировым судьей, однако из-за своих демократических убеждений был вынужден оставить эти посты. Поводом для восстания послужил арест уэльского чартиста Генри Винсента, которого бросили за решетку и, судя по слухам, подвергали унизительному обращению. Фрост со своими сподвижниками решил его освободить. Ночью 3 ноября 1839 г . они собрали на холмах вооруженную толпу, состоявшую в основном из местных шахтеров. План заговорщиков был прост: в ночной тьме захватить спящий Ньюпорт, прервать почтовую связь и двинуться на городскую тюрьму, чтобы освободить Винсента. Неприбытие оттуда почтовых экипажей в другие города должно было стать сигналом о том, что Ньюпорт взят и надо начинать всеобщее восстание. Однако ночь выдалась дождливой и ненастной. Непривыкшие к условиям пересеченной местности и слабоорганизованные шахтеры часто сбивались с пути, и поэтому их передовой отряд достиг города только среди бела дня.
Но здесь их уже ждали: полицейские и солдаты забаррикадировались в отеле “Вестгейт”, окна которого выходили на центральную улицу, и встретили бунтовщиков дружным ружейным залпом. Чартисты несколько раз отчаянно пытались штурмовать отель и даже сумели добраться до входных дверей. Ноне дальше. Наконец, поняв безнадежность своего положения, они беспорядочно отступили, оставив на мостовой перед отелем 14 убитых и 50 раненых, 10 из которых вскоре скончались от ран. За поражением последовал арест 125 человек, 21 из них был обвинен в государственной измене. Фроста и двух его сподвижников приговорили к смертной казни, но затем она была заменена пожизненной ссылкой на каторгу.
Последовавшие за этим многочисленные вспышки насилия, локальных бунтов и уличных беспорядков привели
Лишенный руководства, организационно разгромленный чартизм какое-то время продолжал существовать как идеологическое течение, в рамках которого уживались самые различные направления типа “чартистов-христиан”, “чартистов-просветителей” и даже “чартистов-трезвенников”. В июле 1840 г . образовалась Национальная чартистская ассоциация; руководящее положение в ней, поскольку Ловетт все еще отбывал срок тюремного заключения, занял О’Коннор, казалось смирившийся с необходимостью добиваться поставленных целей конституционными средствами. Снова была составлена петиция, снова по всей стране собирали подписи — на этот раз под ней подписались не менее 3 317 702 человек (это при населении Англии всего в 19 млн. человек!) — и снова палата общин в мае 1842 г . отвергла ее подавляющим числом голосов (287 против 49).
Англия вступила в десятилетие — оно вошло в историю как “голодные сороковые”, — когда в результате ряда неурожайных лет, совпавших по времени с периодом экономического застоя, пришлось импортировать пшеницу из-за границы, что в свою очередь привело к резкому повышению цен на хлеб. Повторный отказ палаты общин одобрить Народную хартию сопровождался массовыми забастовками в промышленных районах страны. На фабриках, которые не присоединялись к забастовкам, рабочие просто вытаскивали сливные затычки из паровых котлов, тем самым парализуя все производство. Такие действия получили название “заговор затычек”.
Считая фабричные забастовки проявлением солидарности с их борьбой, чартисты призвали трудящихся не возобновлять работу до тех пор, пока власти не признают Народную хартию. Какое-то время чартизм и тред-юнионизм выступали единым фронтом. Но только какое-то время. Чартисты оказались неспособными придерживаться единой стратегии борьбы, и скоро дело дошло даже до того, что не кто иной, как сам О’Коннор, через свою газету “Норзэрн стар” выступил с публичным осуждением забастовок. Активность рабочих пошла на убыль. 1500 человек были арестованы, 79 из них — приговорены к ссылке на каторгу в Австралию.
Потерпев еще одно поражение, чартизм как организованное политическое движение переживал глубокий кризис. Рабочим казалось, что они никогда не смогут добиться права голоса или политического равенства, без которых немыслимо общество, основанное на социальной справедливости. Бесперспективной казалась и любая попытка вооруженного восстания, ибо государство было слишком сильно и опытно, чтобы такая попытка имела хоть какие-либо шансы на успех. Многие сторонники и активисты чартизма переключились на борьбу за реализацию других, более достижимых требований —введение 10-часового рабочего дня, отмена зерновых законов и т.д. и т.п. Национальная чартистская ассоциация оказала моральную и финансовую поддержку земельному проекту О’Коннора, по которому предполагалось постепенное превращение фабричных рабочих в сельских жителей с обеспечением каждого из них тремя акрами земли, несколькими головами скота и домом. Этот устаревший, во многом тянувший назад план создания нового класса мелких фермеров-крестьян некоторое время пользовался определенной популярностью среди городского населения, но затем, когда у чартистов иссякли деньги, он был объявлен незаконным и прекратил существование.
Сила и организованность чартизма находились в прямой зависимости от экономического положения трудового народа. В периоды относительного процветания о нем забывали; когда же страна была во власти очередной экономической депрессии, что неизбежно влекло за собой массовую безработицу, трудящиеся вспоминали о своем политическом неравноправии и выражали готовность к решительным действиям. По меткому замечанию доктора Файнера, “чартизм стал сборным пунктом для всех, кто чувствовал себя слишком слабым, чтобы бороться с нищетой в одиночку”.