Английские бунтари
Шрифт:
Узнал об этом и дорчестерский мировой судья Джеймс Фрэмптон — зажиточный сквайр, “прославившийся” ревностным преследованием “смутьянов” во времена «капитана Свинга». Именно он тогда запугивал работников Актом о бунтах и принимал против них жесткие меры даже в тех случаях, когда другие представители власти не считали их оправданными или необходимыми; свой дом он укрепил как военную крепость, хотя ему никогда никто не угрожал и не пытался причинить ущерб.
Прослышав о создании тайного общества в Толпаддле, Фрэмптон тут же по почте информировал о нем министра внутренних дел Англии лорда Мелбурна, и тот в ответном письме посоветовал ему воспользоваться услугами “доверенных лиц”, попросту говоря, доносчиков и провокаторов. Совет министра таил в себе вполне определенный смысл: ведь кому как не ему было знать о юридической уязвимости тред-юнионов перед законом. Например, трудящиеся того или
Эта идея пришлась Фрэмптону по душе; “доверенные лица” приступили к выполнению задания, и скоро им удалось принудить двух работников - Эдварда Легга и Джона Лок-ка — к признанию в том, что при вступлении в новое общество они давали тайную клятву на чердаке дома Стэндфилда. Формальный предлог для судебного преследования сельских тред-юнионистов был найден.
22 февраля 1834 г . в Толпаддле было вывешено официальное уведомление. В нем под крупно написанным заголовком “Внимание” до сведения жителей деревни доводилось, что любое лицо, дающее или принимающее не предусмотренную законом клятву или же посредством таковой понуждающее другое лицо к вступлению в какое-либо общество, является виновным в уголовном преступлении и подлежит ссылке на каторгу на срок до семи лет. Всем виновным в этом предлагалось в течение четырех дней явиться с повинной и отдать себя на милость правосудия. Под уведомлением стояла подпись Фрэмптона и еще восьми мировых судей, двое из которых были его родственниками.
Это известие вызвало среди жителей деревни настоящий переполох. Ведь никто из них даже не предполагал, что давать клятву — преступление; ведь их убедили в том, что организация союза разрешена законом. А иначе разве бы они позволили себе такое?
Ранним утром 24 февраля (за день до окончания официального срока добровольной явки с повинной) ничего не подозревавший Джордж Лавлесс, попрощавшись с женой и детьми — тогда ему и в голову не могло прийти, что разлука с ними затянется более чем на три года, — спокойно отправился на работу. Однако на улице возле дома его встретил местный констебль и предъявил ордер на арест. Полагая, что это недоразумение или мелкая придирка, Лавлесс молча последовал за ним. Таким же образом были арестованы брат Лавлесса Джеймс, Томас Стэндфилд и его сын Джон, Джеймс Брайн и Джеймс Хэмметт — все шестеро члены нового Толпаддлского отделения ООТ.
Догадываясь, что их задержание каким-то образом связано с вывешенным в деревне уведомлением, толпаддлцы тем не менее предполагали, что в Дорчестере, куда их вел констебль, они принесут свои извинения магистрату, сошлются на собственное невежество в делах закона, никак не связанное с намерением его нарушать, и, получив официальное предупреждение о недопустимости подобного поведения, отправятся домой. Однако когда они предстали перед Фрэмптоном и уголовным судьей города, там был и их односельчанин Эдвард Легг, который, стыдливо потупив взор, официально засвидетельствовал, что именно эти шестеро, вовлекая его в общество, принимали у него тайную клятву на чердаке дома Стэндфилда.
Затем ошеломленных, ничего не понимающих “юнионистов” отправили в дорчестерскую тюрьму, где с ними обошлись, как с обычными уголовниками: раздели догола, тщательно обыскали одежду и коротко обстригли волосы. Обыск был произведен и в их домах. У Лавлесса нашли устав общества, книжку членских взносов и письмо от секретаря ООТ; все это было изъято в качестве вещественных доказательств для запланированного судебного процесса.
До суда всех шестерых, желая сломить их волю, продержали в тюремной камере — дескать, пусть поразмыслят о том, что они обыкновенные преступники, которым грозит ссылка в далекую Австралию, а их семьям предстоит нелегкая, во многом безнадежная борьба за выживание. Не удалось. Отчаяние, страх перед неизвестностью, горечь от собственного бессилия не лишили их человеческого достоинства и чести. Ни визиты тюремного священника, пытавшегося убедить их в греховности намерений ухудшить положение благодетелей-хозяев, которые и без того “живут почти так же плохо, как и их работники”, ни уговоры адвокатов ценой предательства купить свободу себе и благополучие своей семье (во всяком случае, достоверно известно, что такие предложения неоднократно делались Джорджу Лавлессу) не
В своем стремлении подавить сельский тред-юнионизм в зародыше правительство, возглавляемое лордом Греем, решило не упускать столь блестящей, по его мнению, возможности и отобрало это дело у дорчестерского суда. Вся мощь и вековой опыт государственной юридической машины были обращены против шести деревенских жителей, вся вина которых заключалась только в том, что они совместно со своими односельчанами попытались в рамках закона обеспечить своим семьям минимально необходимые условия для существования.
Суд над толпаддлскими работниками начался 15 марта 1834 г . в здании дорчестерского магистрата при большом скоплении публики и представителей прессы. Интерес к нему был огромен. Вся дорсетская пресса взахлеб обвиняла тред-юнионистов в подстрекательстве к бунту и революции, не жалея черных красок на изображение их деятельности как угрозы свободе трудового британца. А газета “Дорсет каунти кроникл” дошла даже до того, что в своей передовице объявила одной из основных причин смутьянства рост грамотности среди простолюдинов, попутно предав анафеме “манию к распространению среди низших слоев населения образования, совершенно не соответствующего их положению в обществе”. Присутствовали на суде жены и дети обвиняемых или нет, осталось неизвестным — возможно, перспектива прошагать 14 миль туда и обратно только для того, чтобы усугубить собственные страдания, и удержала их от этого шага, — но многие жители Толпаддла, безусловно, там были.
В соответствии с законами Англии, судья Бейрон Уильяме с должной помпой и соблюдением всех требуемых церемониалов был введен в состав королевского суда. Затем было приведено к присяге Большое жюри, состоявшее из девяти мировых судей (именно они подписали ордера на арест) и племянника министра внутренних дел; судьям предстояло определить наличие (либо отсутствие) преступного умысла в действиях обвиняемых и правомерность суда над ними. Затем, получив от них утвердительный ответ (иного никто и не ожидал), Уильяме привел к присяге Малое жюри присяжных, которому предстояло решить судьбу обвиняемых. Вряд ли приходится сомневаться в том, что члены Малого жюри были отобраны с тем же тщанием, что и Большого, — во всяком случае, известно, что одного кандидата отвергли только за то, что он являлся членом религиозной секты методистов. В истории Англии, конечно, встречалось немало случаев, когда жюри присяжных выносило неожиданные, своего рода “незапланированные” решения, сводя на нет все усилия власть имущих, но в аграрном Дорсете это было совершенно исключено.
Говоря попросту, шести толпаддлским работникам вменялось в вину принятие противозаконной клятвы у Эдварда Легга (плюс еще 11 менее значительных нарушений закона). На основании этого прокурор потребовал признать их виновными в преступных действиях, в доказательство чего выставил двух свидетелей - Эдварда Легга и Джона Локка.
Вконец запуганный, уже мало что соображавший Эдвард Легг, запинаясь и не глядя на окружающих, подтвердил, что на тайной встрече в доме Стэндфилда присутствовали все шесть обвиняемых. По его словам, ему завязали глаза, провели куда-то наверх, заставили стать на колени и повторить слова, смысла которых он не очень-то и понял: что-то вроде необходимости бастовать в целях повышения заработной платы и обязательства соблюдать тайну, но что конкретно имелось в виду - он затрудняется сказать. Затем ему развязали глаза, и он увидел Джорджа и Джеймса Лавлессов, стоявших под огромным изображением смерти с косой в руках. Потом вслух читали что-то еще, но “я не помню что”, а потом Леггу дали поцеловать какую-то книгу, “по виду напоминавшую Библию”.
На этих невнятных доводах, подкрепленных не менее туманными показаниями другого свидетеля — Локка, королевский суд и построил все свое обвинение. Точные слова этой якобы незаконной клятвы, равно как и конкретные обстоятельства, при которых она произносилась, в суде так и не прозвучали.
Адвокат братьев Лавлесс мистер Дербишир сделал для своих подзащитных все возможное. Он красноречиво обрисовал их трудолюбие и положительные характеры, убедительно доказывал, что подобные действия давно уже стали неотъемлемой частью фактически узаконенной практики вступления в “союз” и что, исходя из принципа прецедента, состава преступления в них нет; что же касается ссылок на Акт 1797 г ., подчеркивал мистер Дербишир, то он был принят исключительно в обстановке серьезных волнений на королевском военном флоте и, следовательно, совершенно неправомерно распространять его на сферу гражданских дел. В конце своего выступления он особо отметил, что упомянутый “союз” никогда и ни в какой форме не допускал угроз или насильственных действий по отношению к работодателям или собственным членам.