Английские письма или история кавалера Грандисона

Ричардсон Сэмюэл

Когда мой мужъ, дядюшка и Г. Динъ сего утра посл завтрака вышли, а тетушка ушла писать; то я въ семъ же намреніи удалилась въ свой кабинетъ. Емилія постучалась у моихъ дверей. Я тотчасъ ей отперла.

Не худо ли я выбрала время, Сударыня.

Нтъ, мой любезная. [Я примтила вчера за ужиномъ и нын по утру при завтрак признаки слезъ въ ея глазахъ, хотя ни кто равнаго замчанія не сдлалъ; на извстія, полученные мною отъ моей горнишной, внушали мн больше о ней вниманія.]

Я

взяла ее за руку и хотла ее посадить подл себя. Нтъ, Сударыня, сказала она, позвольте мн стоять. Я недостойна при васъ сидть.

[На краяхъ ея глазъ показывались слезы, но какъ я увидла что она пережимала вками въ той надежд чтобъ ихъ осушить; то и не хотла ей показать, что ето примтила. Впрочемъ я думаю что была въ равномъ же состояніи по сострастію моему къ ней.]

При мн, Емилія! Пріятельница моя, сестра моя! Отъ чегобъ могли произойти такія слова? Я также стояла.] Твоя старшая сестра, душа моя, не сядетъ по тхъ поръ пока младшая будетъ стоять.

Она бросилась ко мн на шею и слезы полились съ обиліемъ изъ очей ея. Сіе благодушіе, сіе самое благодушіе меня губитъ. Я пренещастная двушка! Нещастная, по тому что получила все чего ни желала. Ахъ! За чемъ вы со мною не поступаете съ строгостію? Я не могу, не могу себя самой терпть, видя непрестанно доказательства вашего ко мн благодушія.

Какаябъ была причина сего смущенія, любезная моя Емилія? Я тебя люблю съ нжностію. Ябъ была неблагодарна, нечувствительна къ достоинствамъ моей Емиліи, естьлибъ неспоспшествовала всми моими силами ея благополучію. Что же могу я еще для нее сдлать, чего бы она не имла права требовать?

Руки ея опустились она высвободилась изъ моихъ, коими я крпко ее обнимала. Дайте мн выдти, Сударыня. Она бросилась въ боковую горницу. Я пошла за нею и взявши ее за руку говорила; не оставляй меня, любезная Емилія, въ такомъ безпокойств: ты меня не покинешь. Естьли ты имешь ко мн всю ту нжность, какую я чувствую къ Емиліи, то подашь мн способъ облегчить отъ бремени невиннйшее и любви достойнйшее твое сердце. Откройся, любезная моя, откройся мн.

О Милади Грандиссонъ! Достойная супруга наилучшаго изъ человковъ, вы должны меня ненавидть.

Ненавидть, любезная моя Емилія?

Такъ, вы должны меня ненавидть.

Сядемъ въ етой горниц, ежели не хочешь возвратиться въ мой кабинетъ.

Я села на софу, а она подл меня наклонясь горящими своими щеками къ моему плечу я одною рукою ее обняла, а другою взяла ея руку. Теперь, любезная моя, заклинаю тебя дружествомъ, симъ дружествомъ какое между нами какъ сестрами заключено, открыть мн совершенно свое сердце. Отрекись отъ меня, ежели я, получа способъ излчитъ твои раны, не излію на нихъ цлительнаго бальзама ненарушимой моей нжности.

Что могу я сказать вамъ? Вчера, любезнйшая моя Милади, я

получила отвтъ отъ Доктора Барлета на предложенной ему мною вопросъ отъ одной молодой двицы, которая…

Она не могла окончить: она заплакала, подняла голову и утерла свои глаза. Потомъ опять наклонилась лицемъ къ моему плечу, и я ее обняла. Твой вопросъ, душа моя?

Ахъ, Сударыня, мой вопросъ, говорите вы, мой вопросъ!

Я говорю твой съ тмъ, душа моя, что сама ты предложила ею Доктору?

Такъ онъ вамъ ни слова не сказывалъ, Сударыня?

Конечно ни слова не говорилъ.

И въ самомъ дл я лучше хочу чтобъ вы объ етомъ отъ меня узнали. Я только боюсь чтобъ онъ не угадалъ о какой молодой двиц была ета речь. Плохая хитрость! Какая я дура! Онъ точно ето угадаетъ.

Можноли мн узнать вопросъ, душа моя, можноль узнать и отвтъ?

Я сожгла и то и другое будучи въ превеликомъ на саму себя гнв за то что такъ постыдно себя обнаружила; по тому что онъ точно угадалъ ту молодую двицу; я ихъ бросила въ огонь.

Но ты можешь мн обьяснить етотъ случай, ты можешь мн пересказать отвтъ.

Какъ мн можно, Сударыня? Вамъ, коихъ я люблю больше всхъ другихъ женщинъ вкуп, вамъ… Но вы должны меня ненавидть, презирать!

Вврь мн свою тайну, моя любезная. Когда она такая, какую какъ думаю я проницаю; то врь что она никогда не выдетъ изъ моего сердца.

Она встрепетала. Что вы проницаете, Сударыня?

Не пугайся, душа моя.

О! Нтъ, нтъ! ето не возможное дло. Ежелибъ вы проникли…

Такъ чтожъ бы изъ того вышло?

То, что вы бы на всегда изгнали отъ лица своего завистливую Емилію, то склонилибъ моего попечителя отъ меня отречься.

Сказать ли теб, душа моя, что я по своему мннію проницаю?

Скажитежъ ето мн на ухо, (обнявъ меня тою рукою, которой я не держала.) скажите мн такъ тихо, чтобъ я не могла разслушать.

Ты любишь своего попечителя, Емилія. Онъ любитъ тебя.

О Сударыня?

Онъ всегда будетъ тебя любить и я такія же чувствованія хранить къ теб стану. Твоя любовь основывается на признательности. Такова была и моя. Не знаю ли я, Емилія, всего того, что можно сказать въ вашу лользу?

Наконецъ, Сударыня, чрезмрное ваше благодушіе разгоняетъ вс мои страхи. Я вижу что могу вамъ признаться во всхъ моихъ слабостяхъ, и въ моемъ дурачеств; тмъ паче что такое признаніе подастъ мн нкое право просить у васъ совтовъ. Таково было мое намреніе; но я страшилась вашей ненависти. Въ равныхъ обстоятельствахъ находяся сумнвалась чтобъ была столь великодушна какъ вы. Ахъ! какъ я жалю что предложила свой вопросъ Доктору!

Докторъ, любезная моя, самой благодушной человкъ. Онъ врно будетъ хранить твою тайну.