Английский детектив. Лучшее за 200 лет (сборник)

Панченко Григорий Константинович

Тем не менее, несмотря на столь ранний период, цикл детективов про Джонни Ладлоу имеет явственные признаки «забегания вперед», которые детективная литература начала осваивать лишь через десятилетия. Во-первых, юный Ладлоу – первый из «сквозных» персонажей в истории детектива, появляющийся не в двух-трех коротких рассказах (этот ход был опробован уже и при Эдгаре По), а в обширной серии произведений, образующей единый «мир». Во-вторых, создатели детективов долгое время отдавали прерогативу вести расследование лишь солидным джентльменам, а Джонни – детектив-подросток.

Впрочем, сам он почти ничего не расследует, скорее, наблюдает. Но и это отступление от правил классического детектива (сложившихся много

позже) все-таки выглядит сейчас не архаизмом, а словно бы сознательным новаторством…

Потерявшаяся Лина

Большую часть времени мы жили в поместье Дайк. Прекрасное старинное место, расположенное так близко к границе Уорвикшира и Вустершира, что многие даже не знали, к какому именно графству оно принадлежит. Сам дом был в Уорвикшире, а часть земель – уже в Вустершире. Однако сквайр владел и другим имением – Крэбб-коттеджем, полностью в Вустершире и на много миль ближе к Вустеру.

Сквайр Тодхетли был богат. Но жил он просто, как было заведено его предками в старые добрые времена. Можно даже назвать его тихим затворником, особенно если сравнивать со столь популярным в последние годы образом жизни с обязательными парадами и представлениями. Он был уважаемым человеком, пусть вспыльчивым, импульсивным, однако бесхитростным, щедрым и с таким добрым сердцем, какого больше ни у кого в мире не было. Пожилой уже джентльмен, среднего роста, с дородной фигурой и красным лицом; его волосы – те немногие, что еще остались, – торчали на макушке несколькими светлыми прядями.

Сквайр женился довольно поздно. Его жена умерла через несколько лет, оставив единственного ребенка, сына, названного в честь отца Джозефом. Юный Джо был гордостью усадьбы и отцовского сердца.

Я, тот, кто пишет эти строки, – Джонни Ладлоу. И вы наверняка хотите узнать, что я делал в усадьбе Дайк и почему там оказался.

Примерно в трех милях от поместья располагалась усадьба под гордым названием Двор. Не столь значительное имение, как поместье, но, несмотря на это, приятное место. Оно принадлежало моему отцу, Уильяму Ладлоу. Они со сквайром Тодхетли были хорошими друзьями. Я единственный ребенок, так же, как и Тод, и, подобно ему, тоже лишился матери. При крещении меня нарекли Джоном, но все и всегда звали меня Джонни. Я помню очень многое из своего детства, однако моя память не хранит ни единого воспоминания о моей матери. Она, должно быть, умерла, когда мне было года два, по крайней мере, мне так кажется.

Однажды утром, спустя два года, мне тогда было четыре, слуги сказали, что у меня появится новая мама. Я как сейчас вижу ее такой, какой она впервые вошла в дом: высокая, стройная, прямая, с вытянутым остроносым лицом, на котором застыло кроткое выражение, и нежным голосом. Это была мисс Маркс, раньше она играла на органе в церкви и почти никакого дохода не имела. Ханна сказала: ей верных лет тридцать пять – она разговаривала с Элизой, одевая меня, – и они обе согласились, что новая хозяйка вскоре превратится в мегеру, а хозяин мог выбрать кого и получше. Я сообразил, что они имеют в виду отца, и спросил: почему он мог найти лучше? Тогда они встряхнули меня, сказав, что совершенно не имели в виду моего отца, а говорили о старом кузнеце за углом. Ханна зачесала мне щеткой волосы не в ту сторону, а Элиза ушла осмотреть спальню. Детей легко настроить против кого-то, и они настроили меня против новой матери. Оглядываясь назад, с высоты прожитых лет, я понимаю, что хотя она и была бедна, все же оставалась хорошей, доброй женщиной и леди до кончиков ногтей.

Отец умер в том же году. А в конце следующего миссис Ладлоу, моя мачеха, вышла замуж за сквайра Тодхетли и мы переехали в поместье Дайк: она, я и моя няня Ханна. Двор на много лет вперед был сдан в аренду Стерлингам.

Юному

Джо все эти перемены не пришлись по душе. Он был старше меня, еще легче поддавался внушению, и его серьезно настроили против миссис Тодхетли. Отец постоянно баловал Джо, как и вся прислуга, поэтому нечего было и надеяться, что он одобрит это вторжение. Миссис Тодхетли навела порядок в богатом хозяйстве, которым прежде управляли слуги. И они, и юный Джо одинаково были возмущены этим, не желая замечать, что все стало куда более удобным, чем раньше, и к тому же расходы уменьшились вдвое.

Потом в поместье появились двое младенцев: сначала Хью, затем Лина. Мы с Джо пошли в школу. По сравнению со мной он был здоровенным, как дом; высокий, сильный, темноволосый, с отличными манерами и властным характером. Я же был белокурым, робким, застенчивым и во всем всегда ему уступал. Он представлял собой личность выдающегося ума и обладал полной властью надо мной. В школе мальчишки сразу, в первый же день, сократили его фамилию с Тодхетли до Тода. Я подхватил эту привычку и с тех пор никогда не называл его иначе.

Так шли годы. Мы с Тодом вгрызались в гранит школьной науки, Хью и Лина выросли в очаровательных малышей. Во время каникул между Тодом и мачехой разгоралась настоящая война. Но, по крайней мере, война эта велась тихо. Миссис Тодхетли всегда была добра к нему, никогда не придиралась, а Тод постоянно спорил с ней, как правило, в саркастически холодной манере.

Мы непрерывно подначивали детей на шалости, и миссис Тодхетли была очень этим недовольна. Вернее, подначивал Тод, а я просто во всем следовал за ним. «Мы же не можем допустить, чтобы Хью вырос маменькиным сынком, верно, Джонни, – говорил он мне. – А так и выйдет, если оставить его под маминым крылышком». Так что вещи Хью находили свою погибель в руках Тода, да и самому Хью приходилось несладко. Ханна, служившая теперь няней Хью и Лины, кричала и бранилась по этому поводу: они с Тодом всегда были на ножах, а миссис Тодхетли со слезами умоляла его быть осторожнее с малышом. Тода при этом, казалось, поражала глухота, и он уходил вместе с Хью прямо у них на глазах. На самом деле он любил детей и защищал бы их, даже рискуя собственной жизнью.

Сквайр разводил и выезжал прекрасных лошадей. Миссис Тодхетли завела легкий открытый экипаж, в который запрягала спокойную ослицу: так безопаснее для детей, говорила она. Тод приходил в бешенство всякий раз, как видел этот экипаж.

Но не всегда случалось так, что Тод оставался безнаказанным и подстрекал детей к непослушанию без всяких последствий. В один прекрасный день он совершил нечто, в чем потом глубоко раскаивался и казнил себя.

Это произошло, когда мы находились дома, на летних каникулах. Как раз прошла пора сенокоса, и голые поля, словно опаленные, сияли белизной в лучах солнца. Мы с Тодом были на треугольном лугу рядом с хозяйственным двором. Тод делал сеть для летучих мышей из марли и двух палок. Накануне юный Джейкобсон показал нам такую сеть, сплетенную им самим, и летучую мышь, которая в нее попалась, в результате Тод решил, что тоже сможет ловить мышей. Но он не очень-то ловко управлялся с сетью и каким-то образом проткнул ее угол заостренным концом палки.

– Не думаю, что марля достаточно прочная, Тод.

– Боюсь, ты прав, Джонни. Подержи-ка. Я пойду в дом, посмотрю, не найдется ли чего получше. У Ханны должно быть что-нибудь.

Он побежал мимо стога, перепрыгнул через небольшую калитку, ведущую во двор, – высокий, сильный парень, который мог бы перепрыгнуть и реку Эйвон. Через несколько минут я вновь услышал его голос и пошел навстречу. Тод возвращался из дома вместе с Линой.

– Тод, ты достал марлю?

– Ни кусочка, старая ведьма и смотреть не стала, сказала, что у нее нет времени. Она у меня попляшет. Пойдем, Лина.