Английский для миллионеров
Шрифт:
Она часто задышала, но потом взяла себя в руки.
— Марианна Георгиевна, вы здесь выглядите, как падшая женщина, — сказала Лялечкина своим обычным воркующим голоском и победоносно закончила: — Вас нельзя допускать к детям. Скажите ей, Эльвира Вадимовна!
— Скажу, — сухо парировала директриса. — Марианна Георгиевна, я вынуждена просить вас написать заявление по собственному желанию. Вы порочите честь школы.
Марианна не сразу поняла, что ее просят сделать.
— Хорошо, — пожала она плечами, — я уберу эти фотографии. Хотя это неправильно. У меня есть и фотографии с пляжа — их что, тоже убрать?
— Можете
— Я не буду писать заявление. Я ни в чем не виновата. А вам… вам Полина Алексеевна, должно быть стыдно!
Марианна чувствовала, что лепечет по-детски, и слова подбирает неубедительные, но убедительные никак не приходили в голову.
— Послушайте, так не пойдет, — голос директрисы стал холоднее сквозняка из окна. — Мне не хотелось бы применять к вам методы давления. Не хотелось бы подвергать этот случай огласке. Поверьте, она вам ни к чему. Желаете загубить свою карьеру? Я могу вам это обеспечить. Вы же знаете, какие у меня связи и влияние. Заявление можете оставить у секретаря после уроков. Вы свободны.
Марианна порывисто встала, опрокинув стул, и вышла из кабинета. В приемной было пусто: секретарша еще не вернулась, хотя звонок прозвенел минут пять назад. В коридоре громко топали, кричали и смеялись.
Неожиданно у Марианны больно сжалось в груди, а обида заполнила ее всю едкой кислотой. Она тяжело оперлась рукой о стол и замерла, стараясь отдышаться. Так плохо ей еще никогда не было. Никогда она не получала столько оскорблений. И что теперь делать? Покорно писать заявление?
Слова, которые ей бросали, были отвратительны. Она чувствовала их кожей, как прикосновение липкой противной субстанции, и чувствовала их запах, едкий, смрадный.
Марианна вспыхнула, ярость затопила ей голову. Они не имеют права ее увольнять! И заявления по собственному от нее не дождутся! Она сейчас пойдет и скажет все это директрисе и этой чокнутой мамаше в лицо. Разом сложились десятки красивых и дерзких ответов, которыми она поставит всех на место и даст понять, что с ней шутки плохи. Жаль, она не сказала этого сразу, но ничего!
3
Марианна решительно повернулась и взялась за ручку двери, но тут услышала голоса и замерла. Подслушивать было нехорошо, но те слова, что донеслись из кабинета директрисы, оглоушили ее. Марианне показалось, что ее ударили по голове тяжелым мешком.
— Элька, ну вот ты мне скажи, — доверительно произнесла Лялечкина. «Элька» — так она обратилась к элегантной и строгой директрисе. — Вот скажи, Элька, где твои мозги были, когда ты эту чернорылую к себе в школу взяла?
Черно… черноры… это она о ней так говорит. Подобное слово Марианна слышала в свой адрес лишь однажды, в детстве.
— Бес попутал, — покаянно призналась директриса. — Ну что было делать, Поля? Она с красным дипломом, а у меня англичанка как раз в
— А что он говорит? Марианна то, Марианна се! Козззел, — Лялечкина сочно добавила еще одно слово, то, которое комитет образования строго-настрого запрещал использовать. — Сидит, пялится на ее фотки. А на днях с другом поддал. Я на кухне была, слышала, как он о ней разливается соловьем. Знаешь, что сказал? Я бы, говорит, трахнул эту мулатку. Ссскотина! Слушай, а у нее кто из родни негр — мать или отец?
— Отец, — сообщила директриса сочувственно. — Мать ее по молодости в Москве училась, ну и спуталась со студентом из Африки. Тот ее бросил с приплодом. Она дочку родила и родне сплавила. Теперь ее мать в Москве наукой занимается, а Марианна у бабки всю жизнь жила.
— Смотри, Элька, если она останется, школа от меня денег больше ни копейки не получит. Я предупредила. Без обид, Элька, сама понимаешь.
— Я понимаю, Поля, не переживай. Уйдет она. Со мной связываться не станет.
— Хорошо бы совсем из города уехала.
— Уедет, Поля. Я ей посоветую к бабке вернуться, в область. Сделаю так, что Марианну ни в одну школу у нас в городе не возьмут. Кому это надо, чтобы отцы и старшеклассники на нее слюни пускали…
Марианна тихо отошла от двери и упала на стул. Она чувствовала себя так, как будто ее вываляли в грязи.
Как могло такое случиться? Как мог тихий, робкий муж Лялечкиной, отец ее ученицы, говорить о ней… вот так?
Марианна привыкла, что ее внешность вызывает любопытство и недоумение. Тут вам не столица. Такие, как она — редкость в провинциальном русском городе.
Она вовсе не была жгучей брюнеткой. У нее кожа цвета кофе с молоком, где молока куда больше чем кофе, а волосы цвета жженой карамели, волнистые и очень жесткие, с красноватым отливом. Настоящие африканские волосы, одно мучение за ними ухаживать. Нос тонкий, а вот губы нерусские, пухлые. В детстве знакомые умилялись, называли арапчонком, а Марианна мечтала о белокурых локонах и голубых глазах, и коже белой-белой, как пломбир, что продавали в поселковом магазине.
Но когда вошла в подростковый возраст, все изменилось. Что было удивительно: подростки редко любят свое отражение в зеркале. Но Марианна проснулась однажды утром и поняла, как здорово быть не такой, как все. Она часами крутилась у зеркала, наряжалсь в яркие тряпки, заплетала косицы. Ей нравилось, что даже среди зимы, когда все кругом серо-белое и блеклое, она дышит зноем и тропиками.
Взрослые самолюбования не одобрили. Бабушка не на шутку встревожилась. Крепко ругалась, приказывала выкинуть яркие заколки и брючки с модными дырками и заплатками, вручала Марианне серые свитерочки и унылые юбки. Читала нотации, строго говорила о приличиях и том, что девушка — особенно такая, как Марианна — должна быть скромной, а то о ней подумают разное нехорошее. Редко наезжавшая в гости мать хмурилась и поддакивала. О подростковом бунте пришлось забыть, огорчать родных Марианна не любила. Она знала, что и мать, и бабушка ее стыдятся, хоть и стараются этого не показывать. Непохожая на всех дочь и внучка — напоминание о том, что не должно было случиться, но случилось.