Английский сад. 2. Тернистая дорога
Шрифт:
– Нам нужно поговорить, - начала она.
– Нам нечего обсуждать, - отрезал Том, снова уткнувшись в средневековые новеллы.
– Нет, есть. Ты должен порвать с этой девчонкой! – Том даже не поднял голову, Ксантия рассчитывала, что выведет его из себя.
– У этой девчонки есть имя, - ровно ответил он.
– У нее нет ничего! – продолжала гнуть свою линию Ксантия.
– И что?! Она образована, в отличие от Мириам, зарабатывает сама себе на жизнь, и у нее достойное окружение! – Том держался себя в руках, как мог.
– Чем оно достойное? – фыркнула Ксантия,
– Хомсы, Йорки, Трейнджи, Фоксы – чего еще надо! – Том стал расхаживать по своей спальне, - этого вполне достаточно?!
– Хомсы – выскочки, Йорки, - она сделала паузу, сжимая зубы, - одна Урсула чего стоит. Трейнджи проклятые политиканы! А Фоксы – вообще плебеи, одна эта испанка, чего стоит!
– Ты сейчас оскорбила почти всех! Хомсы – дворяне, как и Йорки, и Трейнджи, а Фоксы – герои! – Том прижал кулак к губам, - кто выскочки, так это мы.
– Что? – протянула Ксантия, - брось ее, иначе, она будет плакать кровавыми слезами! – мать гордо вскинув голову, удалилась.
Это решение стоило ему своего спокойствия. Он долго думал, решал, он не мог держать ее подле себя, ради своего самолюбия, делать это назло родне, Елена стоила большего, чем простые встречи на квартире, где до этого они любили друг друга. Елена долго прождала, ибо он не мог собраться с мыслями, потом ему с трудом далось признанье.
– Значит… когда будет свадьба? – ему было больно смотреть на нее, как она хватается за последнюю надежду.
– В декабре, - прошептал он, она приникла к нему. Лучше бы его убили.
– Значит у нас немного времени, да? – он стирал слезы катившиеся по ее щекам.
– Да, - прошептал он ей в губы, они были так молоды, жизнь только начиналась, и ее жестоко оборвали, - только этот миг, - она оторвалась от него.
– Это значит конец? – робко задала вопрос она.
– Да, - проронил он, - конец.
Елена разрыдалась прямо посреди Пиккадилли, прильнув к его груди. Несколько мгновений и наступит темнота, несколько вздохов свежего воздуха, несколько поцелуев, несколько объятий, и одна ночь любви, чтобы запомнить его навсегда, впитать в каждую клеточку тела, частичку душу, насладиться любовью, ибо после сладкой любви, всегда горько пробовать плод нелюбви. Нет ничего хуже одиночества вдвоем, подумала Елена, одного страдания на двоих, находиться в одной тюрьме и не прикасаться друг другу. Все закончилось, лишь ветер понемногу развеивал печаль, ведь его нельзя приручить – он свободен, а мы нет…
Жизнь, как река, то убыстряет свой бег, то его замедляет, то несет разрушения, то дарит умиротворение. Она, как черное и белое, как враг и друг, как два борца. Все меняется, время меняет действительность, изменяя и нас, спустя годы прошлое видится кошмарным, а будущие таким радостным, что летишь к нему. Наши поступки всегда свершаются подавлением чувств, мы отрицаем это, но как рыбки зависим от реки. Да, жизнь, как река – сильная, бурная, спокойная, и скучная. Но это наша жизнь.
Когда в начале декабря Энди протянули маленький сверток, со сморщенным красным лицом, она и не знала, что и думать. Шон был без ума, ведь у него родился долгожданный сын, которого
Энди отворила дверь, видя на своем пороге графа и графиню. Максим Дэндридж и его строгая Жюстина. Энди пожалела, что не сделала с утра прическу, и отпустила прислугу, чтобы провести входные без посторонних людей. Она провела их в гостиную, Шон еще спал, так как весь вечер они не могли утихомирить Доми. Энди подала чай, радуясь, что дома хотя бы порядок. Жюстина как всегда элегантно выглядела, ее платиновые локоны выглядывали из-под красивой сливовой шляпки, гармонирую с платьем похожего цвета и ниткой жемчуга на шее. Энди почувствовала себя на ее фоне дурнушкой, она поправилась, у нее почти не было времени смотреть за собой.
– Доброе утро, Энди, - по лестнице слетела Аврора, замирая при виде бабушки и дедушки. Аврора отвернулась от них, что они скажут, она постоянно помогает Энди. Бабушка будет ругать ее за то, что она эксплуатирует падчерицу, - здравствуйте, - промямлила она, а гори оно все синим пламенем. Энди сейчас тяжелее всех, какая разница, что все скажут. Она направилась на кухню, принявшись жарить тосты и жарить омлет с тушенной морковью. Для Авроры Энди стала подругой, нежели матерью, и она гордилась молодой мачехой, хотя все подруги думали – все мачехи – ведьмы. Пока Энди о чем-то говорила с родственниками, Аврора успела приготовить завтрак.
– Шон, - услышала она, - как ты? Она совсем тебя измотала! – воскликнула Жюстина, - совсем ничего не ешь…
– Все хорошо, - отмахнулся отец, - мне нравиться этот дом с его прошлым. Говорят здесь было толпы студентов.
– Избранные, - добавила Энди, - в том маленьком саду поцеловались мои родители, а это, - она указала на портрет ослепительной брюнетки в голубом платье, - Джорджина Грандж, моя бабушка.
– Шон, у вас есть деньги? – напрямик задал вопрос Максим, собираясь выписать счет, - или помочь карточками?
– Нет, мы живем сносно, - Шон переглянулся с женой, лучше он возьмет денег у тестя, нежели у родного отца.
– Точно? – Аврора вздохнула, она почти перестала слушать о чем говорят все.
– Что ж нам, наверное, пора, - девочка дождалась, когда они уйдут. Ей захотелось в Грин-Хилл, или в Гарден-Дейлиас, Джулия печет потрясающие пироги с потрохами.
Родители Шона стали все чаще приезжать к ним, привозя то корзину фруктов Авроре, то свежую рыбу, то отвозя Аврору на каток, а Жюстина предлагала помощь с Доми, отпуская Энди по делам. Мало по малу их отношения стали напоминать нечто подобие семейных. Энди не возражала против такой помощи, она только не понимала: это намерено, или от чистого сердца? Урсула просила ее верить в лучшее, и Энди невольно приходилось это делать, вспоминая слова матери – лучше худой мир, чем война.