Английский союз
Шрифт:
Капитану Элси казалась невероятно маленькой, а тут еще сверток с младенцем. Малыш, несмотря на обстоятельства рождения, имел невероятную тягу к жизни, он не только сопел и ворочался, но к тому же обладал потрясающими легкими и часто кричал во всю мочь.
На плач обычно быстро откликалась Десси, она что-то успокоительно шептала, а там добавлялись восхищенные слова Элси, и вскоре малыш замолкал, плач переходил в тихое по-мыкивание, затем раздавался звук, известный каждой матери: малыш увлеченно сосал молоко. Тем не менее поведение женщин, думал капитан, некогда не перестанет повергать его в изумление. То их охватывает паника, то — не прошло и минуты — они спокойно и деловито, как сейчас, смотрят в лицо житейским
То, что Сара хладнокровно воспринимает жизненные явления, отнюдь не предназначенные для робкого девичьего взгляда и слуха, также изумляло и поражало Эшборна, ведь в его мире молодые незамужние дамы даже не допускали, что подобные вещи могут существовать, и уж тем более ни о чем таком не говорили. Да и замужние женщины о таком вели разговор только шепотом. Но эта замечательная девушка без ложного смущения, спокойно готовилась сыграть роль акушерки при обычной дворовой собаке, будто ей не о чем больше беспокоиться.
Капитан покачал головой и опять улыбнулся, не жалея о том, что появилась возможность немного посидеть, блаженно вытянув гудевшие ноги. Минули по меньшей мере сутки его неожиданных похождений, и уже двое суток он провел без сна. Чем быстрее доставит он мисс Маккензи и ее подопечных в безопасное место, тем лучше, но отсрочка на час два не имеет никакого значения.
Сара между тем ничего не видела и не слышала, она просто поглаживала и успокаивала страдающую собаку, притом она и не задумывалась, как опасна сложившаяся ситуация; а ведь они оказались между двумя армиями и сейчас могли пасть жертвой обеих сторон. Капитан, в отличие от Сары, понимал, насколько неутешительно создавшееся положение. Если предположить, что он сможет безопасно доставить мисс Сару в Аннаполис — а это еще бабушка надвое сказала, — ему-то предстоит совершить обратное путешествие, а затем по возвращении в полк очищать захваченную территорию от противника. Последнее неприятней всего, ибо ему с каждым разом трудней было справляться с обязанностями офицера (его уже откровенно тошнило от войны и того, что с ней связано).
К сожалению, такова реальность, и нелепое путешествие лишь ненадолго отвлекло Эшборна от нее. Если ему станет сопутствовать удача, он доставит мисс Маккензи к ее отцу, и на том путешествие закончится.
По какой-то причине эта мысль сейчас его уже не радовала. Он нахмурился. Ничего хорошего не выйдет, если он чересчур привяжется к Саре, какой бы она ни была. Упрямая, храбрая маленькая дура! Только идиот согласился бы постоянно терпеть ее капризы.
От зевка у него заломило челюсть. А ведь он устал, — так не утомляла его даже самая трудная битва в Пиренеях. Усталость в костях, на губах ощущение горечи, неприятный привкус во рту. Если это то, чем стала военная служба, ему не остается выбора. Даже выход в отставку и возвращение домой более предпочтительны, пусть ранее он и сопротивлялся подобным Мыслям.
Дом. Он думал о родине, словно о чужом мире, едва ли знакомом. Испания и Португалия казались ему сейчас гораздо более похожими на дом, и даже эта полуцивилизованная страна представлялась более реальной и близкой, Он думал о путах жестких условностей и снобизма, которые он оставил на родине и которые, казалось, не имеют с ним ничего общего.
Он думал о своем брате Джерри, сейчас удостоенной титула и становящимся с каждым годом все более похожим на отца: благовоспитанным, лишенным воображения, находящим убежище в традициях, церемонности и однообразии. Джерри был женат, его жена умерла бы при одном упоминании о том, что выдалось пережить и (совершить этой ночью мисс Маккензи. Чарльз не мог даже предположить, как Элен перенесла бы войну, страх и ужас, не говоря уже об акушерском вмешательстве в процесс деторождения обыкновенной дворовой собаки.
Возможно, он недооценивал Элен, хотя навряд ли. В
Он снова зевнул. Усталость и необычность последних суток обострили его восприятие, будто он впервые взглянул ясно на свою прежнюю жизнь. Женщины, которых он знал, были детьми, испорченными и не имеющими цели, и ему казалось, что мужчины намеренно делали их такими на протяжении всей жизни.
Он снова взглянул на Сару, которая спокойно стояла на коленях в мокрой грязи; ее яркие рыжие кудри прилипли к лицу, а внимание было сосредоточено на бедном создании, которому она помогала. Она игнорировала грозящую им опасность, равно как новости, что могли их ожидать в конце путешествия. Она ласкала и успокаивала животное, которое не только бы отвергла, но даже отшвырнула от себя Элен или какая-нибудь иная женщина из тех, что он знал, — они содрогнулись бы от ужаса и отвращения. Она и впрямь была раздражающе независимой, исполненной решимости любой ценой сделаться самостоятельной. Однако он не знал, что женщина может быть столь отчаянно храбра, что она может не поддаться страху или сомнению, что может признать: есть нечто, чего она не сумеет сделать, даже если очень постарается.
Он подумал о Лизетт, и воспоминания впервые не принесли обычного прилива боли. Эшборн предположил: он просто слишком устал для горечи и гнева, устал, чтобы ощущать то ноющее чувство утраты, которое слишком долго носил в себе. Он все еще без усилий мог воскресить перед глазами ее лицо, разумеется, безмятежно красивое и желанное, отмеченное блистательным шармом, самоуверенное, окрашенное властностью, лицо смеющееся или дразнящее.
Он влюбился в нее с первого взгляда, как и многие другие, и когда понял, что через две недели предстоит их помолвка, почувствовал себя самым счастливым мужчиной на земле.
В слезах она умоляла жениться на ней до возвращения на войну либо демобилизоваться сразу и окончательно. Но он был исполнен сознания гражданского долга и, без всякого сомнения, несентиментального благородства; с гримасой на лице он признавал, что, если в последствии уйдет с ее пути — так в точности и случилось, — она не станет его за это винить.
В том, что он прав, мало утешения. А он оказался прав. Лизетт потратила почти шесть месяцев на то, чтобы понять, сколь утомительно хранить верность отсутствующему человеку. Душа дала трещину — без сомнения, короткие письма, нацарапанные им, когда удавалось урвать свободную минуту, были слишком скудной заменой. В конце концов она вышла замуж за другого, гораздо более богатого, чем Чарльз, и в придачу с титулом. По сравнению с этим тот факт, что муж вполне годится ей в отцы, а дочери его того же возраста, что и молодая жена, ничего ровным счетом не значил.
Лизетт написала ему о замужестве со свойственной ей беззаботностью, притом вину большей частью она возлагала на него самого. Помнит ли он: она умоляла его жениться на ней и не возвращаться на эту долгую и утомительную войну. Если бы он так и поступил, они были бы безгранично счастливы. Он поступил иначе и, как бы сильно она его не любила — а Лизетт уверяла, что ничто не изменилось, — не может упрекать ее в том, что она не стала дожидаться его возвращения, дожидаться того момента, когда он устанет от безумных кровавых игр либо его просто убьют, в крайнем случае, страшно покалечат.