Анин Дом Мечты
Шрифт:
Лесли дрожала, и неистовство чувств делало ее речь почти бессвязной.
— Не надо, Лесли, — умоляла Аня, — не надо. Я понимаю… Не будем больше говорить об этом.
— Я должна сказать все — должна! Когда я узнала, что ты будешь жить, я поклялась, что расскажу тебе все, как только ты поправишься… что я не буду принимать твою дружбу и твое общество как должное, скрывая от тебя, насколько я недостойна их. Но я так боялась, что это восстановит тебя против меня.
— Можешь не бояться, Лесли.
— Ах, я так рада… так рада, Аня. — Лесли изо всех сил стиснула свои загорелые, загрубевшие от работы руки, чтобы они не дрожали. — Но я расскажу тебе все, раз уж начала. Ты наверняка не помнишь ту минуту, когда мы впервые увидели друг друга. Это произошло не в тот вечер на берегу…
— Нет,
— Я знала, кто ты, хотя до этого ни разу не видела ни тебя, ни Гилберта. Я лишь слышала, что сюда приезжает новый доктор со своей молодой женой и что они поселятся в домике мисс Рассел. Я… я ненавидела тебя, Аня, в ту самую минуту…
— Я почувствовала, что ты смотришь на меня с неприязнью, но затем засомневалась — подумала, что, должно быть, ошиблась, — почему бы вдруг незнакомый человек стал испытывать ко мне враждебные чувства?
— Я испытывала их потому, что ты казалась такой счастливой. О, теперь ты согласишься, что я отвратительнейшая свинья: ненавидеть другую женщину только потому, что она счастлива! И когда ее счастье ничего не отнимает у меня! Вот почему я так долго не приходила навестить тебя. Я отлично знала, что мне следует нанести вам визит — даже наши простые деревенские обычаи требовали этого. Но я не могла… Я часто смотрела на тебя из моего окна — мне было видно, как ты прохаживаешься с мужем по саду в вечерние часы и как ты бежишь по тополевой аллее встречать его. Я смотрела и страдала… Но вместе с тем мне хотелось прийти к тебе. Я чувствовала, что не будь я столь несчастна, я могла бы полюбить тебя и найти в тебе подругу, какой у меня никогда не было, — настоящую, близкую подругу моего возраста. А помнишь тот вечер на берегу? Ты боялась, что я сочту тебя сумасшедшей, но сама, должно быть, подумала, что сумасшедшая я.
— Нет, но я не могла понять тебя, Лесли. Ты то притягивала меня к себе, то вновь отталкивала.
— Я чувствовала себя ужасно несчастной в тот вечер. День выдался тяжелый. Дик был совершенно… совершенно неуправляем. Обычно он довольно добродушен, и с ним легко справиться. Но бывают дни, когда он становится совсем другим. У меня было такое подавленное настроение — я убежала на берег, как только он заснул. Скалы — единственное место, где я могу искать убежища. Я сидела там и думала о том, как покончил с собой мой бедный отец, и о том, не дойду ли я до этого когда-нибудь. Черные мысли осаждали меня! И тут появилась ты и понеслась в танце вдоль берега, как веселый, беспечный ребенок. Я… я не ненавидела тебя в тот момент, как никогда… и тем не менее жаждала твоей дружбы. То одно чувство завладевало мной, то другое. Вернувшись в тот вечер домой, я плакала от стыда, представляя себе, что ты, должно быть, подумала обо мне. Но то же самое повторялось всякий раз, когда я приходила сюда. Иногда я была счастлива и чудесно проводила время у вас в гостях. А в других случаях это отвратительное чувство омрачало мою радость. Бывало и так, что меня раздражало все в тебе самой и в твоем доме. У тебя так много прелестных вещей, каких я не могу себе позволить. Знаешь, это смешно, но особенную злость вызывали у меня твои фарфоровые собаки. Порой мне хотелось схватить Гога и Магога и столкнуть их нахальными зелеными носами! Ты улыбаешься, Аня, но мне было не до смеха. Я приходила сюда и видела тебя и Гилберта с вашими книгами и цветами, с вашими домашними божествами и маленькими семейными шутками, с вашей любовью друг к другу, проявляющейся в каждом взгляде и слове, даже когда вы не подозреваете об этом… и я уходила домой к… ты знаешь, что ждало меня дома! Нет, Аня, я не думаю, что по натуре я зла и завистлива. В детстве у меня не было многого из того, что было у моих одноклассниц, но меня это совсем не заботило. Я никогда не испытывала к ним неприязни из-за этого. Но теперь я, похоже, стала такой злобной…
— Лесли, дорогая, перестань обвинять себя. Ты не злобная и не завистливая. Та
— Не буду. Я только хотела, чтобы ты знала меня такой, какая я на самом деле. Хуже всего был тот день, когда ты сказала мне о своей заветной мечте, которой предстояло осуществиться весной. Никогда не прощу себе того, как я повела себя тогда. Но дома я раскаивалась в этом со слезами на глазах и передумала немало нежных, любовных дум о тебе в вечерние часы, когда шила то маленькое платьице. Но мне следовало знать — что бы я ни сшила, в конце концов эта вещь сможет послужить лишь саваном…
— Ну-ну, Лесли, это, право же, слишком горькие и мрачные мысли, отбрось их. Я была так рада, когда ты принесла это платьице. И если уж мне было суждено потерять маленькую Джойс, мне все же приятно думать, что платьице, в которое она одета, — то самое, которое ты сшила для нее тогда, когда позволила проявиться твоей любви ко мне.
— Знаешь, Аня, я думаю, что впредь всегда буду любить тебя. Я уверена, что то отвратительное чувство никогда больше не вернется. Кажется, что, рассказав о нем, я каким-то неожиданным образом избавилась от него навсегда. Очень странно… Ведь я считала его таким мучительным и реально существующим. Это то же самое, что открыть дверь темной комнаты, чтобы показать какое-то чудовище, которое, как ты думаешь, сидит там… а когда солнце зальет комнату, оно оказывается всего лишь тенью, исчезающей под лучами яркого света. То чувство никогда больше не встанет между нами.
— Никогда. Теперь мы с тобой, Лесли, настоящие подруги, и я очень рада.
— Надеюсь, ты не поймешь меня превратно, если я добавлю кое-что еще. Аня, я была огорчена до глубины души, когда ты потеряла свою малютку, и если бы я могла спасти ее ценой собственной жизни, то сделала бы это не задумываясь. Но твое горе сблизило нас. Твое полное, совершенное счастье не препятствует нашей дружбе. Нет, не пойми меня неправильно, дорогая! Я не радуюсь тому, что твое счастье перестало быть совершенным, — я говорю это вполне искренне, — но так как оно несовершенно, между нами нет прежней глубокой пропасти.
— Я тоже понимаю это, Лесли. Давай просто перестанем думать о прошлом и забудем все, что было в нем неприятного. Все будет иначе. Теперь мы обе принадлежим к племени, знающих Иосифа. Я считаю, что ты замечательная… просто замечательная! И знаешь, Лесли, я не могу не верить, что жизнь еще принесет тебе что-то хорошее и красивое.
Лесли отрицательно покачала головой.
— Нет, — сказала она печально. — Надеяться не на что. Дик никогда не поправится, и даже если бы к нему вернулся рассудок… Ох, Аня, это было бы хуже, еще хуже, чем сейчас! Тебе, счастливой молодой жене, этого не понять… Аня, мисс Корнелия рассказывала тебе, как случилось, что я вышла замуж за Дика?
— Да.
— Я рада. Мне хотелось, чтобы ты знала… но если бы ты не знала, боюсь, я не смогла бы заставить себя рассказать об этом. Кажется, что жизнь стала горька с тех самых пор, как мне исполнилось двенадцать. До этого у меня было чудесное, счастливое детство. Мы жили в бедности, но нас это не угнетало. Отец был чудный человек — такой умный, любящий, сочувствующий. Мы с ним всегда оставались лучшими друзьями, сколько я себя помню. мама была такая милая… и очень, очень красивая. Я похожа на нее, но я не такая красавица, какой была она.
— Мисс Корнелия говорит, что ты гораздо красивее.
— Она заблуждается… или предубеждена. Фигура у меня, пожалуй, действительно лучше — мама была худенькой, сгорбленной тяжелой работой, но лицо у нее было ангельское. Я всегда смотрела на нее с обожанием. Мы все боготворили ее — и папа, и Кеннет, и я.
Аня вспомнила, что из разговоров с мисс Корнелией у нее сложилось совершенно иное представление о матери Лесли. Но разве любовь не обладает более правильным видением? И все же Роза Уэст проявила чудовищный эгоизм, заставив свою дочь выйти замуж за Дика Мура.