Анизотропное шоссе
Шрифт:
Вера.
Необходима вера, чтобы искать, просеивать тонны пустой породы, тщательно осматривать и анализировать тысячи камней, в которых, при большой фантазии, можно усмотреть материальные свидетельства исчезнувшей миллионы лет назад цивилизации… но именно что при большой фантазии и именно что усмотреть… Потому как тесты по методу академика Ефимова на микровкрапления, то есть мельчайшие остатки тех инструментов, которыми могли обрабатываться эти камни, неизменно давали отрицательный результат.
Шлиман верил, что отыщет Трою, и сделал величайшее археологическое
Да что Шлиман! Никто не верил, что на безжизненной, раскаленной Венере можно отыскать хоть какие-то следы существовавшей когда-то жизни. И только Иван Антипович Ефимов, тогда всего лишь скромный научный сотрудник Института космических исследований, верил. И нашел. После долгих, упорных поисков, оставив в черных радиоактивных песках проклятой Земли Иштар большую часть своего богатырского здоровья, за что и расплачивается до сих пор.
И вот Марс. И вот его лучшие ученики. Последняя надежда подтвердить теорию, которую академик разрабатывал многие годы, теорию «Пояса Жизни», охватывающего три планеты земного типа, а может и четыре, если включить в него Фаэтон, разорванный приливным действием Юпитера. И если бы удалось отыскать следы Великой Марсианской Цивилизации, то дальнейшие поиски перенесли бы в Пояс астероидов.
Но Андрей не верил.
Ничего не мог с собой поделать. Более того, он знал: потеряли веру и Максим с Аглаей. И не последнюю роль в прогрессирующем неверии сыграли эти чертовы бытовые киберудобства. Нет, конечно же, не тостер, не стиральная кибермашина, ни киберкухня и не тектотон-бариста явились главной причиной, но они ускорили процесс.
Академик продолжал расспрашивать. Но из его голоса ушло нечто очень важное и нужное Андрею. И только когда сеанс связи закончился, он понял – что именно.
Иван Антипович тоже больше не верил.
Не в свою теорию, нет.
В своих учеников.
Андрей долго сидел за столом, бездумно перелистывая дневник экспедиции. Потом выключил планшет, и с силой ударил кулаком по столешнице. А затем еще раз.
Глава седьмая. Вера и бездействие
Утром Аглая застала на кухне драку. Точнее, драка еще не началась, но дело шло именно к тому, чтобы ею всё увенчалось. Андрей стоял перед Максимом, держа наизготовку молекулярный паяльник и брикет молекулярной канифоли, а Максим судорожно прижимал к груди полуразобранный тостер, издававший странные звуки, похожие на всхлипы напуганной собачонки.
– Что за шум, а драки нет? – поинтересовалась Аглая.
– Сейчас будет, – мрачно пообещал Андрей, подступая к Максиму.
– Ты не посмеешь! – завопил Максим и уперся спиной в холодильник. – Это ценный прибор!
– Даже не представляешь насколько, – ответил Андрей. – В нем вмонтирована крохотная деталька ка-пэ-два-у-эф-три, которая мне позарез необходима, и клянусь вот этим паяльником, – он воздел вверх руку, – я вырву ее из внутренностей этого проклятого тостера.
– Ну, в самом деле, Максим, зачем тебе тостер? – зевнула Аглая. – Гренки и на сковороде жарятся прекрасно.
– Вы
– Кстати, Андрей, а для чего тебе эта самая капэ… как там ее? – Аглая приняла из рук тектотона чашку кофе и отхлебнула.
– Для того, что эта самая капэ абсолютно аналогична капэ, встроенной в киберархеологов, которая как раз и вышла из строя, – ответил Андрей, пристально следя за Максимом. – И если я ее сейчас получу, а я ее получу, – сказал он зловеще, – то на раскопках не потеряем ни единого дня из-за простоя.
– Не отдам, – упрямо сказал Максим. – Вытаскивай эту деталь откуда хочешь!
– Один модуль я почти вытащил, дело за вторым. Который в тостере.
Аглая забеспокоилась. Она поставила кружку на стол и внимательно осмотрелась. Больше ни один прибор из киберутвари не пострадал. Все выглядело целым, без следов насилия молекулярным паяльником.
– Андрей, – позвала Аглая, затем громче, так как тот не обратил на нее внимания, – Андрей, откуда ты взял еще один модуль?
– Пока не взял, там схема запутанная. Но возьму. Из стиральной машины, – небрежно сказал он. – Запас чистого белья у нас имеется, обойдемся без нее.
Аглая развернулась и бросилась в отсек, где стояла машина. Развороченные внутренности и тускло мерцающая лампочка аварийного режима подтверждали слова начальника экспедиции.
– Собери, – потребовала она, вернувшись на кухню. – Собери ее обратно и немедленно!
– Вы с ума сошли, – с изумлением сказал Андрей, поглядывая то на разъяренную Аглаю, то на испуганного Максима, все еще прижимающего к себе тостер, как щенка, которого хотят отвезти на живодерню. – Вы оба сошли с ума! Вы разве не понимаете, что без этих чертовых деталей мы провалим экспедицию? От нас ждут результатов… Всё научное сообщество ждет… Иван Антипович ждет… вы этого не понимаете?!
– Мы копаемся тут второй месяц, – сказал Максим, – и даже намека на результат не получили. Песок да камни. Ты сам не понимаешь! На экспедиции пора ставить крест. Нет здесь никаких следов Великой Марсианской Цивилизации. Нет! Ни единого! – голос Максима стал громче, дрожь из него исчезла. – И то, что наш любимый учитель академик Ефимов писал о ней, сидя в Ленинграде, не соизволив разок слетать на Марс, всего лишь игра досужего ума… если не сказать хуже… – лицо и уши Максима пылали, по всему было видно – он высказал наболевшее.
– Тебе напомнить историю археологии? – поинтересовался Андрей, еле сдерживаясь. – Говоришь – два месяца? А два года? Два десятилетия? Как тебе такие сроки? И это не на Марсе! На Земле, напоминаю тебе. Сколько лет Фролов искал Атлантиду? Ну-ка, напомни мне? И это при том, что Атлантида в академических кругах считалась мифом, сказкой, выдумкой Платона! А сибирские мегалиты? Аглая, подскажи этому любителю гренок – какую часть своей короткой жизни Гриневский убил, чтобы выйти на след гиперборейских поселений? Может, скажешь, у него были идеальные условия для раскопок? За полярным кругом, на дне океана?