Анкета
Шрифт:
Приходил Гафа с матерью. Мать положила на больничную тумбочку апельсин и яблоко.
— Это самое, — сказал Гафа. — Ты меня прости. Я больше не буду.
— Конечно, Гафа, я тебя прощаю, — сказал я. — Но вопрос в другом. На моем месте мог бы оказаться любой. Вопрос в том, хочешь ли ты измениться к лучшему. Я простил тебя, но сам ты себя прощать не должен. Если ты будешь считать, что этот случай всего лишь именно случай, стечение обстоятельств, а не логическое завершение цепи твоих поступков, добра не жди, Гафа!
Я собирался развить мысль, но тут мать Гафы взяла мою руку и тихо сказала:
— Если ты моего сына посадишь, я тебя с дерьмом съем.
— А я вообще убью, — добавил Гафа.
И они ушли.
Очень скоро Гафу действительно посадили. В колонию для несовершеннолетних преступников. Но не из-за меня,
Я ожидал, что и мое дело будет приплюсовано, но меня никто не вызывал и не допрашивал. Я почему-то надеялся, что на суде, как свидетелю, мне дадут слово — и очень долго репетировал. Я хотел сказать: если общество не желает иметь в лице Гафы сформировавшегося преступника, его ни в коем случае нельзя сажать в тюрьму или колонию, его нужно посадить в одиночную камеру, дать ему книги и даже телевизор, ему от нечего делать придется читать книги, смотреть по телевизору умные фильмы и передачи, и он поневоле начнет преображаться… Нет, никто меня не вызвал. Надежду возмутило это и, хотя мама отговаривала ее, стала выяснять и выяснила, что мои показания учтены быть не могут, так как адвокат Гафы имел беседу с психиатром и тот предъявил заключение, из которого следовало, что на мои свидетельства полагаться нельзя, ибо я ребенок впечатлительный, фантазийный и, просто говоря, со сдвигом. Вот вам и результат моей откровенности! Мелкой монетой пренебрежения к глубинам детской психологии отплатил мне за нее веселый психиатр. Может, будь я откровенен, отвечая на анкету, я и по ее результатам оказался бы человеком со сдвигом? Концентрированной личностью. Кстати, порывшись в своих книгах, я выяснил, что Курихаров напутал. Не концентрированная, а концептуированная личность, вот как это звучит. И подразумевает человека пограничных состояний, не психа еще, но имеющего опасную предрасположенность к сумасшествию. Думаю — это не обо мне.
Но вот вам наглядный пример, как можно, чураясь — по складу характера — конфликтов, по жизни, причем именно действиями по избежанию конфликтов! — нарваться на конфликт. В самом деле, ведь я хотел приятное сделать учительнице, подыграть ей — и оказался виноват. Я хорошей улыбкой отозвался на человеческую хорошую улыбку Гафы — и попал, как говорится, в переплет.
Итак, что же мы ответим на вопрос, стараюсь ли я избегать конфликтов и затруднительных положений? Исходя из требуемого, в милиции нужны люди принципиальные, не боящиеся конфликтов. Значит, не боюсь и я. Неверно.
Но одно дело — ответить, другое дело — подтвердить, доказать, причем, в первую очередь, себе самому. Ведь одной анкетой все не ограничится, надо будет — Служить!
И тут я прервался, тут я отложил анкету, над шторой безвылазно размышлял несколько дней.
Я вспомнил жизнь свою и увидел, что мне даже и не приходилось стараться избегать конфликтов и затруднительных положений, — несмотря на мое высокомерное и хвастливое утверждение, что по жизни я попадал в них, тут, как большинство людей, я исходил из идеального представления о себе. На самом же деле, за исключением нескольких случаев, подобных тем детским, о которых я рассказал, неприятности сами меня избегали. Ангел ли мой хранитель меня бережет, простое ли житейское тут везение — или слишком я углублен был в свое основное затруднительное положение длиною в двадцать шесть лет, блуждая в беспросветной тьме безответной любви, — и судьба рада бы ошеломить меня чем-нибудь крепким из-за угла — но просто не могла меня увидеть и отыскать?..
Впрочем, это все — метафоры и неправда. Почему — тьма? Это как раз мой свет для меня, несмотря на всю беспросветность этого света. Солнце за облаками — но все-таки день, а не ночь — и все-таки солнце за облаками, а не черное небо со звездами бесполезных самообманных надежд…
В общем, как ни метафоризируй, суть проста: ни разу я не попадал в
В смутном нетерпении, с внутренней усмешкой, что отправляюсь на поиски приключений, вышел я в тот день из дома.
Я пошел туда, где бываю довольно часто: на вокзал. Я нахожусь там незаметно и тайно. Это как бы и прогулки в детство, и в месте с тем интеллектуальное ротозейство: наблюдение за людьми на вокзале доставляет много пищи для моего ума. Может, в этом подсматривании есть что-то нехорошее, но я ведь это делаю не с какой-то целью, а просто так. Человек в вокзальной толпе выглядит всегда особенно, тут ведь нет никого в состоянии свободном, кроме бомжей и нищих, все озабочены — ожиданием, уездом, приездом, провожанием, встречанием. Или стремлениями более низменными — как у воров и проституток, которых я в результате частого посещения вокзала знаю наизусть.
Мне нравятся лица на вокзале. Вот женщина стоит возле чемоданов и сумок, озирается, поджидает, наверное, мужа, — и в ее глазах пусть бытовая и простая, но — мысль! Вот мужчина смотрит то на расписание, то на часы, и опять на расписание, и опять на часы, и опять на расписание… — как известно, вокзальная суматоха мешает сконцентрироваться и подчас не можешь сообразить простейших вещей, в глазах мужчины опять-таки напряжение — и мысль! Вот девушка и парень стоят в обнимку, неизвестно, кто из них уезжает, а кто остается, а может, оба уезжают, они кажутся беззаботными, они смеются и шалят, касаясь друг друга, но постоянно глаза их — то в одну сторону, то в другую, мимо любимого лица, и это не значит, что они кого-то высматривают или ждут, просто чувство дорожной тревоги вселилось в них, что-то странное происходит в них — и мысль в их глазах! Поэтому вокзальное, постоянно меняющееся общество, я всегда ощущаю плотным сгустком, полем мысли, и эта мысль будоражит, заражает, зовет, и хочется ехать куда-то — и странно, почти невероятно для современного цивилизованного человека то, что я за всю свою жизнь ни разу не выезжал из Саратова. За исключением лишь поездки в далекие степи Монголии, где я прослужил два армейских года, но по дороге мы не останавливались и ничего я толком не увидел. Отчасти мое домоседство можно объяснить тем, что у меня есть свое маленькое сумасшествие — почему-то мне кажется, что если я уеду, с Алексиной случится что-то…
Нет, не замуж выйдет, это уж три раза было — и пусть будет еще, я не в претензии, но что-то… В общем, боюсь уехать — и все тут. Уезжать на день-два — нет смысла, только раздразнишь себя попусту. На больший срок — не могу. Ведь уже в течение многих лет так повелось, что каждую субботу я вечером прихожу к ней. Каждую субботу в шесть часов. И ни разу я не пропустил. Это не значит, что я в обязательном порядке оказывался принят. Иногда ее не было дома. Иногда она не открывала, не делая при этом вида, что ее нет. Подходила к двери и спрашивала:
— Ты?
— Да.
— Сегодня не увидимся.
— Ладно. До следующей субботы…
Еще, кроме бомжей и нищих, нет напряжения мысли у кочующих цыган, которые располагаются на полу со своим цветным тряпьем и детьми. Но это понятно, дорога — их дом, им незачем напрягаться мыслью, они просто тут живут.
А самое, к сожалению, энергичное и мощное выражение мысли — у вокзальных воров. Уже потому, что выражение это то и дело меняется. Ведь вор, передвигаясь в пространстве вокзала, постоянно трансформирует свой облик. Ему ни в коем случае нельзя бездельно прохаживаться и щучить всех пронзающим взглядом, нельзя обнаруживать свою охоту. Поэтому он то подойдет к газетному киоску и внимательно осматривает газеты, будто выбирая, что купить в дорогу, то — с той же целью — перед ларьком с напитками изучает витрину, то сядет на скамью и смежит глаза, как усталый пассажир, крепко сжимая ногами драгоценный свой командировочный портфелишко — ибо настоящий вор не ходит с пустыми руками. Я не говорю о ворах по случаю, ворах-пьяницах, для тех никаких правил нет, и мысль в глазах их подернута пеленой похмелья.