Анна Австрийская, или Три мушкетера королевы. Том 1
Шрифт:
Пьер Верно поставил фонарь на стол и ушел, заперев за собой дверь.
Узнав духовника, Равальяк поднялся и стал говорить с ним. Пьер Верно тихонько прокрался в соседнюю камеру и приготовился подслушивать, как велел это делать ему Кончини. Оттуда, приложив ухо к стене, можно было слышать каждое слово.
— Облегчите свою душу, — сказал патер Лаврентий после нескольких набожных увещеваний. — Признайтесь во всем, чтобы я мог помолиться с вами, пока не наступил ваш последний час.
— Мой последний час еще не скоро наступит, —
— Кто внушил вам такие надежды, несчастный? Не верьте этому, вас обманывают!
— Человек, который гораздо сильнее вас, поклялся меня спасти. Не расспрашивайте меня, я вам ничего не скажу!
— Да разве вы не знаете, что вы уже приговорены?
— Приговор не будет приведен в исполнение! Уходите с Богом к себе в монастырь!
— Вас обманули! Никто не спасет вас, даже сам король не смог бы этого сделать. Поэтому не отталкивайте меня, я один могу принести вам утешение. Вам не удастся избежать смерти, ибо весь народ стережет вас, требует вашей крови. Не надейтесь спастись бегством… если бы вам и отворили тюрьму, свое пристанище вы все равно нашли бы только в могиле.
— Ты правду говоришь, старик?
— Клянусь Святой Девой, сама королева не смогла бы теперь спасти вас! Судьи объявили приговор, и народ ждет казни. Не дрожите, будьте мужественны, вам предстоит суровая смерть, ищите утешение и силы в молитве и покаянии! Вас будут четвертовать…
Келья огласилась таким воплем, что сторож вздрогнул.
— Вы лжете! Вон отсюда! Вы лжете! — закричал Равальяк.
— Примите утешение господне, несчастный! Я до последней минуты буду с вами! Облегчите душу от тяжкого бремени.
— Так, негодяй изменил клятве и бросил меня?
— В чем заключалась эта клятва?
— На третью ночь после моего дела мне обещано было дать мешок с золотом и устроить так, чтобы я смог бежать. Так вы говорите, народ стережет меня?
— Верьте мне, вы уже в руках палача. Кто же дал вам такую лживую клятву?
— Кончини и Элеонора Галигай клялись мне в этом! Они — мои сообщники. И если меня ждет казнь, то на помосте мы должны стоять вместе!
Сторож дрожал от страха…
— Несчастный! Вы потеряли рассудок, — сказал патер Лаврентий.
Равальяк насмешливо расхохотался.
— Уж не заодно ли вы с ними, — сказал он, — вы, верно, сговорившись, решили выдать меня за сумасшедшего? Я в полном уме, как и вы сами!
— Так расскажите мне все. Патеру Лаврентию вы можете довериться.
— Поклянитесь, что никогда, пока я жив, вы никому не откроете тайны моей исповеди?
— Клянусь!
— Если меня казнят, вы отомстите им за предательство. Я дрожу от бешенства при одной мысли об этих людях. Кончини и Элеонора Галигай подкупили меня, чтобы я убил короля. Они поклялись на распятии вознаградить меня и дать возможность уехать морем. Они подогревали во мне ненависть
— То, что я слышу — ужасно, и я едва верю, — сказал патер Лаврентий, — но вы ведь не станете усугублять свою вину в последние часы вашей жизни. Этим вы уже ничего не измените в своей судьбе.
— Плохо им будет, если они отдадут меня в руки палача! Тогда и их будут четвертовать, потому что я громко назову их своими сообщниками. Народ и их бросит ко мне на эшафот! — отчаянно прокричал Равальяк.
За стеной Пьер Верно понял, что слушать больше нечего. Патер Лаврентий начал увещевать арестанта и склонять к раскаянию.
Выйдя из камеры, старик постоял несколько минут в раздумье, не зная, передавать ли маршалу Кончини слышанное. Пьер Верно помнил, что ему приказано передавать все до последнего слова, но он боялся оскорбить маршала, повторив слова Равальяка.
Послушание, однако, взяло верх, и старик отправился к Кончини.
Маршал велел сейчас же впустить его к себе в кабинет, где разговаривал в это время с Элеонорой.
Пьер Верно почтительно извинился, робко ссылаясь на то, что передает не свои слова, а слова арестанта, и подробно повторил разговор Равальяка с патером.
Кончини и Элеонора отлично умели скрывать свои чувства и только украдкой переглянулись, дослушав рассказ сторожа до конца.
— Благодарю вас, Пьер Верно, — сказал маршал, когда он кончил. — На днях вы получите обещанное вознаграждение. Этот убийца, сумасшедший, бесстыдный негодяй надеется спастись, придумывая себе сообщников. Продолжайте хорошенько стеречь его. Я верю, что почтенному патеру удастся смягчить его зачерствевшую душу и привести к полному раскаянию.
— Идите скорей, — прибавила Элеонора, — и ни на минуту не оставляйте арестанта.
Старик, низко кланяясь, обещал исполнить все, еще раз попросил милостиво простить его и ушел в ратушу.
— Кончини, — тихо и серьезно сказала Элеонора, — этот сторож и патер Лаврентий могут быть нам опасны…
— Скажите лучше, что они могут быть опасны королеве и нам, Элеонора! Но, будьте покойны, они не заговорят, — ответил маршал.
IV. ТАИНСТВЕННАЯ СВАДЬБА
Была темная душистая майская ночь. Среди низко нависших туч временами сверкала молния.
Предместье Сен-Дени, теперь совершенно слившееся с городом и состоящее из прекрасных улиц, было пока еще мало заселено. Дома, большей частью небольшие, окружали садики, обнесенные невысокой изгородью.
По узкой улице торопливо шел какой-то человек, и лишь при блеске молнии можно было увидеть на нем мушкетерский мундир. Навстречу ему несся чудесный аромат цветущей сирени, вдали, в кустах, щелкал соловей. Но мушкетер, видимо, ничего этого не замечал и внимательно вглядывался в темноту, стараясь сориентироваться на дороге.