Анна Австрийская, или три мушкетера королевы. Том 2
Шрифт:
— Итак, вы все же пробрались наверх?
— В двенадцать часов госпожа де Марвилье приезжала к герцогу, а в два я был уже в его покоях. Я выждал минуту, когда герцог вышел зачем-то из кабинета, и пробрался туда. На столе стоял тот ящик, который я видел у госпожи де Марвилье, но от портрета с бриллиантами и след простыл. Чтобы не попасть впросак, и чтобы потом не сказали, что я сам сочинил всю эту историю, я захватил со стола несколько безделушек не дешевле… Вот, например, эта печатка…
— Ну, я думаю, что вы не очень раздумывали над ценой, и если бы могли, захватили бы с собой все, что там было, —
— Я поискал еще портрет, но убедившись в том, что его нет, сразу же ушел. Но не успел я спуститься к товарищам, как во всем дворце поднялся страшный переполох.
— Вероятно, обнаружили ваше присутствие?
— Уж и не знаю, ваша эминенция. Мы поскорее сбежали из дворца и затерялись в боковых улицах, а потом со всех ног пустились в обратный путь. Что произошло потом у герцога, я, конечно, не знаю. А только мы были в таком горе, в таком отчаянии, что не достали портрет! Нас только и утешало сознание, что мы сделали все возможное, все, что в пределах человеческих сил.
— А хотите вы знать, где портрет?
— Да, верно, герцог не поставил его на стол, как вы предполагали, ваша эминенция, а припрятал хорошенько.
— Ничуть не бывало. Его привезли мушкетеры и вот уже пять часов он в руках короля.
— О! Черт возьми! — прорычат Гри. — Так вот отчего они так спешили из Дувра. Ну, да зато мы так угостили одного из них, что он, наверное, любуется теперь корешками травы.
— Да мне то от этого мало пользы! Теперь я все понимаю! Мушкетеры приехали в Лондон в одно время с вами. Там они, не заходя к Марвилье, отправились прямо к Бекингему, получили от него портрет и уехали обратно, так что вы не могли ни увидеть их, ни помешать им.
— Нет, извините, ваша эминенция, мы помешали им и даже очень! Позвольте вам рассказать все по порядку.
— Ну, ну, продолжайте и поскорее заканчивайте.
— Мы выехали из Лондона и к ночи очутились в Дувре. Только я сомневаюсь, чтобы мушкетеры добыли у герцога портрет по его доброй воле, а то с чего бы ему приказать запереть гавань в Дувре.
— Да, но только вы забываете при этом самих себя, — заметил кардинал, — а мне кажется, что этот приказ был отдан именно из-за вас.
— Гавань заперли именно в то время, как мы выехали в Дувр. Дело выходило дрянное! Становилось уже темно и мы метались по гавани, как угорелые. Вдруг видим — идут три мушкетера с каким-то капитаном и толкуют с ним, как бы перебраться в Булонь. Нам подумалось, что если можно выехать из гавани им, то, значит, можно и нам. Мы тоже начали было перебираться на корабль, — но тут-то и произошла схватка.
— Да разве капитан, собиравшийся перевозить мушкетеров, не знал, что гавань заперта?
— Нет, видно знал, да только я видел у виконта пропуск от герцога Бекингема.
— Так вот вам и доказательство, что порт был закрыт только для вас.
— Мы бросились на мушкетеров! Рансон схватился с маркизом, Ротфор с Милоном, а я принялся за виконта! Через несколько минут слышу, Милон кричит ему, чтобы он бросал все и один садился на корабль. Он и послушался. Я тоже хотел идти за ним, но капитан оттолкнул меня и тут уж нам никак нельзя было помешать виконту уехать. Я от злости так налетел на Милона, что мы с Рансоном изрубили его чуть ли не в куски, он так и остался на месте,
— А от виконта уже и следа не осталось! Оттого-то ему и удалось поспеть как раз вовремя, перед праздником.
— К утру мы с Рансоном забрели в какую-то избушку на берегу моря и там нашли двух рыбаков, взявшихся, конечно, за хорошие деньги, доставить нас на французский берег. Погода стояла хорошая, море было спокойное, вот мы благополучно и добрались до Кале. Там мы нашли свежих лошадей и, сломя голову, понеслись к Парижу, а здесь я тотчас же пришел к вашей эминенции. Да, нечего сказать, не мало-таки хлопот, трудов и опасностей, — а благодарность за все это известно какая…
— Скажите лучше: много шума из-за пустяков! — проговорил Ришелье мрачно.
— Нет, я вам скажу другое, ваша эминенция: у нас с виконтом и маркизом счеты еще не сведены. И попадись они мне хоть в самом Лувре, — им несдобровать!
— Да, и вы будете правы, потому что они лишили вас награды, которую я вам назначил, если бы вы привезли мне портрет.
— Милон, наверное, уже больше не встанет. Я думаю, с него достаточно. А что касается других, да не будь я Жюль Гри, если я не доберусь до них. Будь потом, что будет, а я уж доберусь таки!
— Ну, это уж ваше дело! — закончил Ришелье и очень немилостиво выпроводил гвардейца.
Теперь он знал, как произошло все смутившее его дело, но от этого чувство унижения не исчезло. Еще долго шагал он взад и вперед по комнате, стараясь овладеть собой и найти новую жертву, на которой можно было выместить накопившуюся злобу. Он должен был или ответить своим противникам таким же унижением, или отомстить им страшной местью, — только это могло бы его успокоить.
Враги должны были почувствовать всю тяжесть его руки! Но самое главное — они должны понять, что если он молча перенес свое унижение, то только с одной целью — еще больше поднять свое величие. В нем пробудилась жажда крови, и ею он хотел смыть пятно своего поражения.
IV. ПРИВИДЕНИЕ В МАЛЕНЬКОМ ЗАМКЕ
После праздника в Лувре прошло четыре дня.
Господин Пипо и маленькая луврская судомойка Жозефина были просто завалены работой. Нужно было перемыть, перечистить и привести в порядок огромное количество драгоценной посуды, бывшей в употреблении в торжественный день рождения короля.
Уборка была уже окончена и ключник с довольным видом закрывал шкафы и двери, говоря, что, слава Богу, все пойдет по-старому, когда в дверь вдруг кто-то постучался.
В комнату с серебром не входил почти никто из посторонних, кроме лакеев.
Пипо с удивлением и любопытством поднял голову и уставился на дверь.
Лицо же Жозефины озарилось радостной улыбкой, когда она увидела, что в комнату вошла старая Ренарда и степенно приветствовала своего бывшего хозяина книксеном. На ней был старомодный чепчик, придававший всему ее облику весьма жалкий вид. Глаза ее были красными от слез. Башмаки ее были так запачканы грязью, что не оставляли никакого сомнения в том, что она бежала в Лувр, не выбирая дороги.