Анна Австрийская. Первая любовь королевы
Шрифт:
«Он там, — сказал он себе, — Дениза ночует в доме рыбака и жены его, а он удалился туда».
Довольный своей экспедицией, Пасро вернулся и прямо отправился в Париж. Когда он приехал, было уже слишком поздно предпринять то, что он замышлял. Он отправился на улицу Прувер в свою квартиру дождаться утра. Но он не рассчитывал на усталость, которую до сих пор преодолевал. Он хотел встать на рассвете, а проснулся, когда прошла уже половина дня. Испугавшись, что потерял столько времени, он бросился в таверну, которая всегда служила
Лафейма, воротившись в Париж со своей шайкой, отправился к кардиналу. Несмотря на то что ему сказал Боаробер, Лафейма со своим обычным бесстыдством не колеблясь вздумал требовать награды, обещанной ему. Но он горько раскаялся в этом неблагоразумном поступке. Взбешенный кардинал еще увеличил мрачное предсказание Боаробера и грозил повесить Лафейма, как начальника, а его подчиненных колесовать. Наконец, несколько успокоившись, он удовольствовался тем, что велел постыдно выгнать его и не дал ничего.
Легко представить себе физиономию Лафейма и гнев его подчиненных, когда он сообщил, как был принят кардиналом. Все ругательства, известные и неизвестные, раздались со всех сторон. Первый крик был крик бешенства в адрес кардинала, но потом, переходя благоразумно от действия к причине, все с общего согласия перенесли свой гнев на того, кто, сделав все их предприятия бесполезными, расстроив одной своей шпагой все их планы, возбудил против них негодование, а потом презрение кардинала.
В таком-то расположении нашел их Пасро, явившись в таверну. Пасро был теперь уже не тем невинным прокурорским клерком, который, дрожа, едва осмеливался заговорить со знаменитым начальником поборников чести. Для Пасро, агента кардинала, Лафейма был товарищем, только в другом роде. Войдя в таверну, он прямо подошел к нему и поклонился вежливо, но не униженно.
— Вот уже четыре дня, как я вас ищу, господин де Лафейма, — сказал он, — и даже ездил для этого в Амьен.
— Черт побери! — ответил Лафейма, расположение духа которого в этот день было вовсе не очаровательно, но который, однако, почуяв пистоли в кармане прокурорского клерка, заблагорассудил быть любезным.
— Стало быть, вам очень нужно было меня видеть?
— Очень нужно, — сказал Пасро, — когда я вам скажу, какая причина заставила меня так долго скакать за вами, вы меня поблагодарите, что я не остановился на дороге.
— Какая же это причина? — спросил Лафейма. — Если дело идет о чем-нибудь касающемся кардинала, то предупреждаю вас, что ни эти господа, ни я не хотим и слышать о том.
— Дело идет, господин де Лафейма, о таком деле, которое должно быть черезвычайно приятно его преосвященству.
— Отправляйтесь к черту! — ответил Лафейма.
— К черту! — повторила вся шайка.
Пасро не смутился.
— О таком деле, — продолжал он, — за которое его преосвященство заплатит хорошо.
— Что же это? — спросил Лафейма.
— Взятие мертвого или живого барона
Лафейма сделал гримасу, повторенную лицами окружавших его.
— Этот барон де Поанти, должно быть, черт, — сказал он, — до сих пор нам не посчастливилось иметь с ним дело. Это он виноват в нашей немилости.
— Тем более причины освободиться от него, — возразил Пасро, — вы будете иметь удовольствие отомстить и помириться с его преосвященством.
— Этот барон де Поанти неуловим, неизвестно, где его найти, — сказал Лафейма.
— А я знаю, — ответил Пасро.
— В ту минуту, когда думаешь его схватить, он ускользнет из рук как угорь, умертвив двух, трех наших товарищей, которые не знают, откуда разразился удар.
— В том месте, где он находится, — продолжал Пасро, — он как в мышеловке. Он там один и не может ждать помощи ни от кого.
— Это другое дело! — закричали самые храбрые.
— Почем мы знаем, придется ли эта экспедиция по вкусу его преосвященству? — продолжал Лафейма. — Он сердится на нас за то, что мы не могли умертвить этого барона де Поанти несколько дней назад, а может быть, теперь он нас накажет, если мы его захватим.
— Я вам ручаюсь, что он будет в восторге, — уверял Пасро.
— Вашего ручательства недостаточно.
В эту минуту дверь таверны растворилась настежь, и аббат де Боаробер, запыхавшись, весь в поту, вкатился в залу, дико поводя глазами во все стороны.
— Уф! — вскричал он, падая на первый стул. — Вот он, наконец! Пасро! — закричал он хриплым голосом. — Пасро! Негодяй! Мошенник! Поди сюда! Ах! Негодяй, ты спасаешь мне жизнь!
Эти слова были сказаны так глухо, что Пасро их не слышал. Но он видел, как аббат вошел, и бросился к нему, таща за собою Лафейма.
— Достаточно ли вам ручательства аббата де Боаробера? — спросил он.
— Конечно, если он захочет его дать, — ответил Лафейма.
— Господин де Боаробер, — сказал Пасро аббату, — уверьте господина де Лафейма, что его преосвященству будет приятен арест барона де Поанти.
— Какое мне дело до Лафейма, барона де Поанти и черта! — закричал де Боаробер. — Поедем со мною, негодяй.
— Куда? — спросил Пасро.
— В Лувр. Тебя хочет видеть его преосвященство. Нельзя терять ни минуты. Я ищу тебя целый час. Негодяй, где ты был? Но теперь мне все равно, так как я тебя нашел. Пойдем!
Он встал, схватил Пасро за руку и толкал его вперед. Он хотел непременно, чтобы Поанти схватили и убили.
— Господин де Боаробер, — вскричал он, — я пойду за вами, куда хотите, но прежде скажите одно слово!
— Некогда. Кардинал выходит из терпения. Все погибло, может быть. Все! Даже мое епископство.
— Одно слово.
— Ни одного.
— Когда так, я не пойду.
Аббат застонал. Он чувствовал себя не в силах схватить Пасро на руки и унести.
— Одно слово? — спросил он.