Анна Австрийская. Первая любовь королевы

Далляр Шарль

— Да, государь; по крайней мере минут десять.

— Вечером?

— Ночью, государь, и ночь была очень темна.

Людовик XIII посинел от гнева и закусил губы.

— Кто сопровождал королеву? — спросил он сквозь сжатые зубы.

— Кавалер де Пютанж, ее конюший. Это простой слуга, первая обязанность которого быть скромным.

— Довольно! — вскричал король. — Извинений никаких нет; кавалер де Пютанж должен быть арестован через час; он умрет в Бастилии. Не забудьте, что я приказываю это.

— Ваше приказание

будет исполнено.

— Имена других?

— Герцогиня де Шеврез.

— Герцогиня де Шеврез! Она давно уже своими интригами оскорбляет меня.

— Государь, герцог де Шеврез ваш посланник в Лондоне.

— Приготовьте приказ об изгнании герцогини. Она должна оставить двор и ехать в Турень. Я этого хочу.

Кардинал поклонился в знак повиновения, но в действительности для того, чтобы скрыть улыбку торжества. Он поразил наконец самого жестокого своего врага.

— Я предвидел намерения вашего величества, — сказал он.

Людовик XIII поднял на него глаза. Кардинал вынул из кармана бумагу и подал королю.

— Вот приготовленный приказ; недостает только подписи вашего величества, — сказал он.

Людовик XIII схватил перо и лихорадочно подписал.

— Были еще другие? — сказал король.

Кардинал колебался.

— Государь, тот, кто следовал за герцогиней, носит имя, которого я не смею произнести.

— Я хочу его слышать! — вспыльчиво вскричал король. — Во Франции нет ни одного имени, ни одной головы, которой я не мог бы поразить.

— За герцогиней де Шеврез следовал его высочество герцог Анжуйский.

— Брат мой! — вскричал король. — Он уже был увлечен к виновным мыслям своим гувернером Орнано.

В ту минуту, как король произносил это последнее слово, дверь кабинета отворилась, и герцог Анжуйский, пользуясь правом брата короля, вошел без доклада. Кардинал при виде молодого принца преодолел гримасу досады. Не при нем хотелось ему говорить с королем о браке с ним своей племянницы.

— А! Это вы, брат, — сказал король с глухим гневом, — мало того что вы слушаетесь дурных советов, но вы еще вступаете в заговор против чести вашего государя, покровительствуя покушениям против нее.

— Государь, — отвечал герцог, — я не знаю, в каком преступлении меня обвиняют, но клянусь вашему величеству, что все обвинения против меня ложны, потому что ничто не заставит меня изменить привязанности и уважению, которые я имею к вам. Может быть, я был легкомыслен и ветрен, и прошу в этом прощения у вашего величества, а в залог, что это легкомыслие и эта ветреность не возобновятся, я исполню одно серьезное намерение, если ваше величество позволит.

«Он мой!» — подумал кардинал, воображая, что это серьезное намерение должно быть не что иное, как брак с его племянницей.

— Вы не можете сомневаться, брат, — сказал король смягченным тоном, — что вы получите наше королевское снисхождение, если обещаете

вести себя благоразумно, мы охотно забудем все.

— Но прежде позвольте мне выпросить прощение человеку, которого я люблю и который, так же как и я, был скорее легкомыслен, чем виновен.

— О ком говорите вы?

— О полковнике Орнано, государь. Заключение в тюрьму было уже жестоким наказанием за его проступок.

— Какой же залог предлагаете вы мне, требуя от меня столько?

— Залог верный относительного настоящего и будущего моего благоразумия, — ответил герцог Анжуйский, опять возвращаясь к своему легкомыслию, — решиться сделать такую глупость, для какой я прошу вашего согласия, значит отказаться от всех других глупостей: я желаю жениться.

— Это не глупость, — кротко сказал Людовик XIII, — напротив, намерение это самое благоразумное.

— Очень благоразумное и черезвычайно политическое, — вскричал Ришелье с горячностью, — если бы я осмелился подать совет без приказания короля, я сказал бы, что в уважении такого счастливого события полное и совершенное прощение должно быть дано тем, кто впал в немилость его величества.

— Удовольствие, доставляемое мне этим неожиданным намерением, располагает меня к милосердию, — сказал король, — на ком же вы намерены жениться, брат? — спросил он.

Кардинал с радостным лицом раскрыл рот, чтобы произнести имя герцогини де Комбалэ.

— На ком, государь? На мадемуазель де Гиз, — смело ответил Гастон.

— Мадмуазель де Гиз! — невольно повторил кардинал, пораженный тем более страшным ударом, что он был неожидан.

Людовик XIII не обратил никакого внимания на тон и восклицание Ришелье.

— В подобном выборе не может быть отказа, — сказал он с выражением искреннего удовольствия, — мадемуазель де Гиз хороша собой и носит знаменитое имя, а наше желание — покровительствовать во всем дому Гизов. Брат мой, мы с радостью даем наше королевское согласие, а что касается полковника Орнано…

— Государь, — перебил Ришелье, не обнаруживая бешенства, раздиравшего его, — суды производят следствие, Людовик Справедливый не будет останавливать действие закона.

— Гастон, — продолжал король, — вы сегодня же представите мне мадемуазель де Гиз.

Молодой герцог поцеловал руку с признательностью, бросил презрительный взгляд на кардинала и ушел. Это был единственный раз в его жизни, когда он выказал мужество.

— Теперь, государь, когда мы снова одни, — продолжал кардинал со спокойствием, ужасным для того, кто мог бы прочесть в глубине его сердца, — если вы позволите и желаете знать более о предмете, занимавшем вас сейчас, я к вашим услугам.

— Это правда, — сказал король, — присутствие и признания Гастона заставили меня все забыть. Но вы правы, кардинал, после милосердия следует правосудие. Что произошло еще в амьенском саду?