Анна и французский поцелуй
Шрифт:
Мы идём на стаю голубей. Кажется, птиц не волнует, что мы можем на них наступить. Они квохчут, бьют крыльями и толкаются в воздухе.
— Пуса?
— Таксу.
В голове загорается лампочка. Конечно, я их видела.
— Но что он хотел?
— Он поинтересовался, отчего давненько не видел твоего парня. Сент-Клера, — добавляет она, увидев моё растерянное лицо. Её голос горек. — Видимо, вы ходили на пару фильмов вместе?
— Мы смотрели там ретроспективу спагетти-вестернов [34] в прошлом месяце.
34
Спагетти-вестерн —
Я сбита с толку. Он решил, что мы с Сент-Клером встречаемся?
Мер притихает. Ревнует. Но у неё нет причин для ревности. Между Сент-Клером и мной ничего — ничегошеньки — не происходит. И я этим довольна, клянусь. Я слишком волнуюсь по поводу Сент-Клера, чтобы думать о нём в другом свете. Сейчас он нуждается в знакомом, а Элли — знакома.
Я тоже думала о знакомом. Я снова скучаю по Тофу. Скучаю по его зелёным глазам, по тем поздним вечерам в кинотеатре, когда он так сильно меня рассмешил, что я расплакалась. Бридж говорит, что он спрашивает обо мне, но я не говорила с ним последнее время, потому что их группа очень занята. У «Ужасов по дешёвке» всё хорошо. Они наконец назначили первый концерт. Как раз перед Рождеством, и я, Анна Олифант, буду присутствовать.
Один месяц. Не могу дождаться.
Я хочу увидеть их на следующей неделе, но папа не думает, что разумно тратить деньги не перелёт, ведь каникулы совсем короткие, а мама в одиночку сумму не потянет. Так что я провожу День благодарения в Париже, одна. Постойте... больше не одна.
Я вспоминаю новости, которые Мер огласила несколько минут назад. Сент-Клер тоже не едет домой на День благодарения. А все остальные, включая его девушку, возвращаются обратно в Штаты. Значит, мы останемся в Париже на эти четырёхдневные каникулы. Одни.
Эта мысль тешит меня всю обратную дорогу к общежитию.
Глава 18
— Счастливого Дня благодарения тебе! Счастливого Дня благодарения те-е-ебе! Счастливого Дня благодарения, Сент-Кле-эр-р-р…
Дверь резко открывается, и Сент-Клер впивается в меня хмурым взглядом. Он одет в простую белую футболку и белые пижамные штаны с синими полосами.
— Прекрати. Петь.
— Сент-Клер! Сколько лет, сколько зим! — Я дарю ему свою самую широкую неидеальную улыбку. — Ты знал, что сегодня праздник?
Он волочит ноги обратно в кровать, но оставляет дверь открытой.
— Я в курсе, — ворчливо произносит он.
Я захожу внутрь. Его комната... неопрятней, чем я видела её в первый раз. Грязная одежда и полотенца сброшены в кучу на полу. Полупустые бутылки с водой. Содержимое школьной сумки под кроватью, смятые бумажки и чистые листы. Подозрительно принюхиваюсь. Сырость. Это место пахнет сыростью.
— Как ты мило обустроил это местечко. Колледж-шик.
— Если пришла критиковать, обратную дорогу сама знаешь, — бормочет
— Не-а. Ты знаешь, как я отношусь к мусору. Он ведь такой… однофункциональный.
Сент-Клер многострадально вздыхает.
Я убираю стопку учебников с его рабочего кресла, и из страниц выпадает несколько эскизов. Все тёмно-серые рисунки анатомических сердец. До этого я видела лишь его каракули, ничего серьёзного. И хоть, по правде, Джош сильнее в технической части, эти рисунки прекрасны. Сильны. Страстны.
Я подбираю их с пола.
— Они удивительны. Когда ты их нарисовал?
Тишина.
Осторожно возвращаю сердца обратно в учебник по основам государства, стараясь не запачкать рисунки.
— Так. Сегодня мы празднуем. Ты единственный мой знакомый, что остался в Париже.
Ворчание.
— Немногие рестораны подают фаршированную индейку.
— Мне не нужна индейка, просто признание, что сегодняшний день особенный. Они об этом… — я указываю на окно, хотя Сент-Клер и не смотрит, — … даже не подозревают.
Он сильнее укутывается в одеяла.
— Я из Лондона и не отмечаю День благодарения.
— Пожалуйста. В мой первый день ты сказал, что ты американец. Забыл? Нельзя менять национальность как костюм по необходимости. Сегодня наша страна объедается пирогами и жарким, и мы должны присоединиться к празднику.
— Гм.
Всё идёт не так, как запланировано. Время сменить тактику. Сажусь на край кровати и толкаю его ногу.
— Пожалуйста? Большое пожалуйста?
Тишина.
— Ну же. Я хочу повеселиться, а тебе нужно подышать свежим воздухом.
Тишина.
Разочарование нарастает.
— Ты же понимаешь, день отстойный для нас обоих. Ты ведь не единственный здесь застрял. Я на всё согласна, лишь бы оказаться сейчас дома.
Тишина.
Делаю медленный глубокий вздох.
— Прекрасно. Хочешь знать, в чём дело? Я о тебе беспокоюсь. Мы все о тебе беспокоимся. Чёрт, да мы говорим о тебе целыми неделями, и я единственная шевелю губами! То, что произошло — ужасно, но ещё ужаснее, что мы ничего не можем сказать или сделать, чтобы изменить ситуацию. Да, я ничего не могу поделать, и это меня бесит, потому что мне противно видеть тебя в таком состоянии. Но знаешь что? — Я отхожу в сторону. — Не думаю, чтобы твоя мама хотела, чтобы ты убивался над тем, что нельзя контролировать. Она хотела бы, чтобы ты продолжал пробовать. И думаю, она захочет услышать как можно больше приятных новостей, когда ты приедешь домой в следующем месяце…
— ЕСЛИ я приеду домой в следующем месяце…
— КОГДА ты приедешь домой, она захочет видеть тебя счастливым.
— Счастливым? — Теперь он выходит из себя. — Как я могу…
— Хорошо, несчастливым, — быстро отвечаю я. — Но она не захочет видеть тебя в таком состоянии. Она не захочет слышать, что ты перестал ходить на занятия, перестал пробовать. Она ведь хочет увидеть, как ты окончишь школу, забыл? Ты так близок к цели, Сент-Клер. Не сдавайся.
Тишина.
— Прекрасно.
Это несправедливо, неразумно сердиться на него, но я не ничего не могу поделать со своими эмоциями.