Анна Каренина, самка
Шрифт:
– Ну почему не люблю?.. То есть я хотел сказать… Э-э… В смысле… Аня, я понимаю твою тягу к этому… к этому человеку. Он молод. Но возможно, есть выход, который тебя удовлетворит. А прочитал тут в «Ниве», что один питерский профессор решает эту проблему. Я имею в виду проблему половой активности и старости. Оказывается, Иван Арнольдович его хорошо знает, и если я обращусь к профессору по протекции Борменталя…
– Я не понимаю.
– И не надо. Не хватало тебе еще разбираться в медицине! Я сам не очень в курсе, но Иван Арнольдович сказал,
– Обезьян?
– Ну да. Молодых обезьян. Понимаешь, если верить Дарвину…
– Подожди, – Анна встала и прошлась, обхватив голову передними конечностями. – Подожди. Ты хочешь сказать, что ты будешь наполовину человеком, а наполовину обезьяной?
– Ну почему наполовину? Почему же наполовину, Анна! Если взять по весу, то менее чем на процент, наверное.
– Прекрати! Прекрати немедленно! Я не хочу жить ни с какой обезьяной!
– Да какая тебе разница! – Каренин всплеснул руками. – Если верить Дарвину…
– Ах, оставь! Я не желанию ничего слушать! Мне не нужно… Я не могу поверить, что ты всерьез говоришь такое!
– Аня… Выслушай меня, Аня. Поначалу эта мысль тоже показалась мне дикой. Когда мне впервые сказали про это, я только посмеялся. Но когда узнал, что сие медицинское светило живет в Петербурге и даже является знакомцем нашего Ивана Арнольдовича, который, кстати, приносит тебе твои лекарства, я подумал: отчего бы и нет? Обезьяна – подумаешь, какая штука! Ну и что ж с того, что обезьяна? В конце концов…
– Боже мой! Боже мой!..
– В конце концов, ты привыкнешь. Мне кажется, операция будет стоить недорого…
– Нет! Поехали лучше в Гельсингфорс…
После разговора с брачным партнером самка чувствовала себя совершенно разбитой. У нее было ощущение головной боли и пустоты в душе. Ее конечность сама потянулась к емкости с морфием, как самку окликнули:
– Анна Аркадьевна, к вам пришли-с.
Это был голос прислуживающей низкоранговой особи.
– Ах, Пелагея, я не в состоянии… Кто там?
– Сущий мальчонка. Говорит, вы его приглашали.
– Что же, он не назвался?
– Назвался, да только… Пока вы с мужем разговаривали, я не решилася войти, а потом забыла. Память-то стала совсем никуда.
– О, господи. Ну, зови, что ли…
Низкоранговая особь скрылась за поворотной панелью, и вскоре вошел молодой самец.
– Родион! Вы ли?
– Здравствуйте, Анна Аркадьевна. – Войдя, Родион внимательно осмотрел помещение.
– Проходите, присаживайтесь. А что же вы в пальто?
– Я ненадолго. Не буду отнимать время… Не стану и присаживаться… Однако уютно у вас. – Родион оглядел помещение, подошел к световому проему. – Высоко, не спрыгнешь. А если спрыгнешь, все ноги переломаешь…
– Что за нужда прыгать?
– Нет, ничего-с… Просто, вид у вас хороший открывается из окна.
–
– Э-э, не скажите. Двор проходной, это хорошо. Правда, отсюда в него не спрыгнешь. Так что всё преимущество насмарку.
– Да помилуйте, зачем же вам прыгать? Эдак убьетесь.
– И я о том же… Вы никогда, Анна Аркадьевна, не задумывались, отчего люди не летают?
– Вы, верно, шутите?
– По мере возможности стараюсь… А ведь я, любезная Анна Аркадьевна, с просьбой к вам. Не могли бы вы одолжить мне рублей пятьдесят или двести?
– Что за нужда?.. Впрочем, мое ли это дело?.. Конечно-с. Только я не поняла, сколько вам нужно?
– Ну, давайте двести.
– Двести не могу. Пятьдесят дам, – самка подошла к комоду и достала оттуда небольшой деревянный параллелепипед. Открыв верхнюю плоскость его, она извлекла несколько цветных целлюлозных пластин и убрала емкость обратно.
– Вот и чудесно, – Родион проводил глазами параллелепипед.
– Возьмите-с, – повернулась к юному самцу Анна.
– Я вам крайне признателен, Анна Аркадьевна, – проинформировал самец, пряча универсальные единицы эквивалента ценности в складки шкуры. – Я вам через неделю отдам непременно… Однако деньги вы храните неаккуратно. На виду.
– Мне и муж говорил. Но это мой дорожный несессер, я привыкла в нем держать… Погодите… Вы сказали, через неделю? Боюсь, через неделю нас не будет. Мы с мужем собрались в Гельсингфорс.
– К чухонцам?
– Увы. Так что если вас не затруднит, то…
– Ну что вы! Напротив! Как только вы приедете, так я сразу же… А вы и несессер с собою возьмете?
– Всегда беру. А что?
– Нет, ничего-с… Это очень правильно! Нельзя деньги оставлять в пустом доме. Да и в дороге они пригодятся… До свиданья, Анна Аркадьевна, премного вам благодарен. Не смею вас больше задерживать.
– До свидания, Родион. Всегда рада вас видеть… Извините, что не предложила чаю, но у меня страшно болит голова.
Родион вышел из жилища Анны на поверхность планеты и выругался.
§ 9 «…облака есть водяной пар…»
В Гельсингфорсе жили примерно такие же самцы и самки, как в Санкт-Петербурге. Правда, они принадлежали к другому племени и даже модулировали звуки иначе, но все равно считались подчиненными вожака, который обитал в Питере. Это произошло потому, что когда-то предок питерского вожака собрал агрессивную стаю молодых самцов, которая сражалась с агрессивной стаей местных обитателей. И местные проиграли. В результате весь их ареал обитания и они сами вошли в состав ареала победителей и поменяли своего вожака на чужого. Никакой принципиальной разницы в том, какой вожак руководит племенем – свой или чужой, не было, но большинство племен воспринимали эту условность весьма болезненно. Они хотели, чтобы вожак был непременно из их племени.