Анна Леопольдовна
Шрифт:
Мориц Карл Линар (1702–1768) сразу же по утверждении правительницы у власти был отправлен Августом III в Петербург. В 1741 году правительница была уже свободна от опеки и не слишком стеснялась в проявлении чувств. Это позволило Миниху-старшему изложить в своих записках придворные сплетни о новом (точнее, старом) увлечении Анны: «Она часто имела свидания в третьем дворцовом саду со своим фаворитом графом Линаром, куда отправлялась всегда в сопровождении фрейлины Юлии… и когда принц Брауншвейгский хотел войти в этот же сад, он находил ворота запертыми, а часовые имели приказ никого туда не пускать… Так как Линар жил подле ворот сада в доме Румянцева, то принцесса приказала построить вблизи дачу, что ныне Летний дворец. Летом она приказывала ставить свое ложе на балкон Зимнего дворца; и хотя при этом ставили ширмы, чтобы скрыть кровать, однако со второго этажа домов соседних с дворцом
Зоркость фельдмаршала можно было бы объяснить обстоятельствами его отставки. Но письма принцессы содержат ее красноречивые признания в адрес галантного красавца. Анна в духе нравов того времени в августе 1741 года помолвила своего поклонника с наперсницей-фрейлиной Юлианой Менгден и произвела его в кавалеры высшего российского ордена Святого Андрея Первозванного. Когда Линар временно отбыл в родную Саксонию, вслед ему летели нежные послания возлюбленной.
В одно из них (от 13 октября 1741 года) Анна сама вписала помещенные ниже в скобках слова, чтобы граф не дай бог не подумал, что регентшу волнуют чувства ее подруги: «Поздравляю вас с прибытием в Лейпциг, но я не буду довольна, пока не узнаю, что вы уже на пути сюда. Ежели вы не получили писем из Петербурга, то пеняйте за то Пецольду, почто плохо их отослал. Если говорить об Юлии, то как могли вы хоть на мгновение усомниться в ее (моей) любви и нежности, после всех знаков, от нее (меня) полученных. Если вы ее (меня) любите, не делайте ей (мне) более таких упреков, коли ее (мое) здоровье вам дорого. Посол Персии со всеми своими слонами получил аудиенцию таким же манером, как и турок. Говорят, что один из главных предметов, ему порученных, — просить руки принцессы Елизаветы для сына Надир-шаха, и что в случае отказа он пойдет на нас войной. Что делать! Это, стало быть, уже третий враг, да хранит нас Бог от четвертого. Не почитайте сию просьбу перса за сказку, я не шучу: оная тайна стала известна через фаворита посланника. У нас будет машкерад 19-го и 20-го сего месяца, но вряд ли я смогу (без вас, моя душа) предаваться сему увеселению, ибо уже предвижу, что моя дорогая Юлия, сердце и душа которой далеко отсюда, не станет там веселиться. Верно поется в песне: ничто ваш облик не имеет, но всё напоминает мне о вас. Известите меня о времени вашего возвращения и будьте уверены в моей к вам благосклонности (обнимаю вас и умираю вся ваша)» 359.
Письмо не оставляет сомнений в искренности чувств молодой женщины, но из него же следует, что из всех государственных дел ее больше всего интересует маскарад, а дипломатические переговоры волнуют постольку, поскольку могут привести к невиданному брачному предложению.
Борьба карьер и амбиций проходила на фоне чередовавшихся торжеств. 12 августа двор праздновал день рождения императора — с парадом, банкетом, спуском на воду линейного корабля «Иоанн» и вечерним балом с фейерверком, закончившимся за полночь. Михайло Ломоносов воспевал достоинства государя в не самой удачной из своих од:
…Целую ручки, что к державе Природа мудра в свет дала, Которы будут в громкой славе Мечем страшить и гнать врага. От теплых уж брегов азийских Вселенной часть до вод Балтийских В объятьи вашем вся лежит. Лишь только перстик ваш погнется, Народ бесчислен вдруг сберется, Готов идти куда велит. Вы, ножки, что лобзать желают Давно уста высоких лиц, Подданства знаки вам являют Языки многи, павши ниц…В те дни, пожалуй, многие знатные особы и впрямь гордились правом приложиться к ручкам и ножкам царственного младенца.
Влюбленная принцесса и ее двор веселились. Беспрерывные празднества маскировали неуверенность правительства и напряженную ситуацию в столице. 13 августа отмечали обручение саксонского посланника графа Динара и фрейлины Юлианы Менгден, 17-го — день рождения принца Антона. 20 и 21 августа турецкого посла возили в Адмиралтейство, а потом в Петергоф, где знатного гостя поили кофе в Монплезире, а его свиту «из потаенных под землею фанталов водою немало помочило». Эмин Мегмет-паша был «немало удивлен» видом другого фонтана, где «утки и сабаки яко живые плавают». Завершилось чествование роскошным
В апартаментах принцессы висел портрет графа. Сам он, вероятно, был настолько уверен в собственной неотразимости и чувствах к нему правительницы Российской империи, что позволял себе публично выговаривать ей: «Вы сделали глупость» 361. Вице-канцлеру Остерману и генералиссимусу Антону Ульриху пришлось решать сложную внешнеполитическую задачу: заставить австрийских министров повлиять на Августа III, чтобы тот отозвал своего посланника из Петербурга 362. В ответ правительница манкировала супружеским долгом. Шетарди сообщал, что верная Юлиана Менгден просто не впускала принца в апартаменты его жены. Порой и в государственных делах Анна жестко ставила генералиссимуса на место: манифест о победе русских войск над шведами под Вильманстрандом, напечатанный от имени Антона Ульриха, был изъят и заменен новым — от имени императора 363.
Анна нашла себе союзника в лице М. Г. Головкина. Благодаря своей жене, приходившейся правительнице двоюродной теткой, граф сумел стать одним из самых близких к ней людей. На следствии после воцарения Елизаветы ему вменялось в вину, что он очень часто поутру был у принцессы на приеме, «а по полудни почти всегда». Долго находившийся не у дел, он стремился наверстать упущенное и подавал рассуждения и представления на самые разные темы: о рекрутах, беглых крестьянах, продаже леса за границу и т. д. Именно Головкина современники связывали с проектами изменения завещания Анны Иоанновны и передачи короны самой правительнице.
Не терял надежд на возвращение к власти и Миних, чьей заступницей была не терпевшая Остермана фрейлина и лучшая подруга «регентины» Юлиана Менгден, состоявшая с бывшим первым министром в близком родстве.
При таком раскладе было мудрено наладить сколько-нибудь серьезное сотрудничество внутри ближайшего окружения принцессы. На какое-то время всех объединила оппозиция Бирону, но затем интересы придворных группировок неизбежно разошлись.
Конечно, чиновники высшей администрации империи не могли пожаловаться на пренебрежение их заслугами. Президент Юстиц-коллегии И. Трубецкой, вице-президент Вотчинной коллегии А. Комынин, генерал-рекетмейстер Ф. Щербатов, руководители Сыскного приказа (Я. Кропоткин), Ямской канцелярии (Ф. Сухово-Кобылин), Канцелярии от строений (И. Микулин), новгородский вице-губернатор А. Бредихин при Анне стали действительными статскими советниками. Следующие военные или статские чины получили и другие губернаторы и вице-губернаторы — А. Оболенский, Д. Друцкий, Л. Соймонов, С. Гагарин, П. Аксаков.
Но получившие от правительницы повышение в чине или должности не всегда становились для нее надежной опорой. Майоры Семеновского полка В. Чичерин, Н. Соковнин, пострадавшие при Бироне и обласканные Анной, а также действительный статский советник А. Яковлев, генерал-лейтенант М. Хрущов служили ей верно. Но командиры гвардейских полков (Измайловского — И. Гампф, Конногвардейского — Ю. Ливен и П. Черкасский, Преображенского — П. Воейков) в ноябре 1741 года не только не выступили в защиту правительницы, но ревностно выполняли все приказы Елизаветы, как и некоторые другие «назначенцы» Анны — ее камер-юнкер Иван Брылкин, ставший обер-прокурором Сената, или Ф. Наумов, сменивший Я. Шаховского на посту главы полиции.
Состоявшиеся назначения были, по-видимому, не всегда продуманными. Так, в сентябре 1741 года состав Сената был существенно пополнен: «Понеже в нашем Сенате для исправления врученных оному многих государственных дел сенаторов обретается недовольно, а которые и есть, но и те обязаны другими положенными на них комиссиями и следовательно в Сенате так часто, как того нужное исправление дел требует, присутствовать не могут, от чего в сенатских делах остановка происходит, и дабы оные без остановки и с лучшим успехом исправляемы были, того ради в прибавление к обретающимся ныне сенаторам всемилостивейше определили, присутствовать в нашем Сенате: астраханскому губернатору кн. Михаиле Михайловичу Голицыну, воронежскому губернатору князю Григорию Урусову, генерал-адъютанту графу Петру Салтыкову, камергеру Алексею Пушкину и действительному статскому советнику князю Якову Шаховскому».