Аномалия

Бурмистров Денис Евгеньевич

Вокруг текла вечерняя жизнь. Ремонтники возвращались с работы домой, спеша к телевизору, мимо прошла какая-то женщина, засмотревшаяся на витрину бутика. Она не заметила Виктора и въехала в него плечом. Извинилась, мельком посмотрев на отрешенное лицо инсайдера, ушла дальше. Зажглись немногочисленные фонари вдоль дороги.

А Виктор все стоял с потухшей сигаретой в зубах и смотрел на затоптанный рисунок Сыча, начерченный на грязи возле дома. Старик изобразил мультяшное улыбающееся солнышко с линиями-лучами. Вот только вместо глаз у светила почему-то были нарисованы

могильные кресты.

Виктор стоял и смотрел, поглощенный своими ощущениями. Ощущениями того, что его лишили последнего козыря. Его лишили свободы. И каким-то шестым чувством Куликов знал, что рассказанная комитетчиком история о «печати» и о судьбе Сыча – истина, правда. Правда, не требующая доказательств, истина, не ищущая понимания, И от этой мысли стало по-настоящему страшно. По-настоящему почувствовалась вся обреченность. По-настоящему захотелось жить.

Виктор стряхнул столбняк, выплюнул сигарету. Ему необходимо было поговорить с друзьями, необходимо было спросить о том, что они знают, необходимо предупредить их. Ведь вдруг, вдруг все сказанное оперативником блеф, ложь, обман? Вдруг и сам старик за окном подставной?! Вдруг не все еще потеряно?!

Виктор сорвался с места, буквально побежал, шлепая по лужам вмиг промокшими туфлями. До дома Борхеса было не очень далеко, порядка трех кварталов. Куликов пролетел их на одном дыхании, даже не заметив начавшегося дождя. Но, уже вбегая во двор, где жили друзья, он вдруг остановился как громом пораженный.

Стоп! Что-то не клеилось в ладной речи оперативника, что-то было не так. Что-то настораживало.

Виктор резко обернулся. И успел заметить старый зеленый «жигуленок», который притормозил было у въезда во двор, но тут же газанул и скрылся за домом.

Взгляд Виктора потяжелел, он сжал кулаки. Вот в чем дело! Его использовали как подставного. Скорее всего, у комитетчика на самом деле немного было на Виктора, он бы его и так отпустил по истечении 48-ми часов, таков закон. Добренький дядя, твою мать! И тогда он решил отпустить Куликова, точнее, якобы отпустить, чтобы тот вывел соглядатаев на остальных членов команды. А оперативник, тем самым накрыв уже группу, получил бы много плюшек от начальства. Ай да опер, ай да сукин сын!

Додумывал Виктор уже на ходу. Мозг инсайдера, привыкший действовать в экстремальных ситуациях, отбросил ненужную сейчас лирику и полностью сосредоточился на реальной задаче. И сейчас единственным верным решением было увести шпиков от дома Борхеса, а уж потом скрыться от них самому.

Куликов непринужденной походкой вновь вышел на улицу, делая вид, что застегивает ширинку на штанах, краем глаза заметил стоящие у тротуара «жигули». Перешел дорогу, прошел метров пятьдесят до автобусной остановки. Сел на скамейку под деревянным «грибом», нехотя закурил, демонстрируя, что по-прежнему находится в нервозном состоянии.

«Жигули» остановились поодаль. Человек рядом с водителем тоже закурил, это было видно по мерцающему в салоне огоньку.

«Они что, за дурака меня держат? – даже возмутился Виктор. – Их только слепой не заметит. – Но тут же осадил себя: – Ага, давно ли ты

их заметил? Чуть не сдал квартиру Борхеса, шпион хренов».

Автобус остановился, грузно проседая на прогнувшихся под тяжестью рессорах. Виктор кое-как забрался в переполненный салон, работая локтями, продвинулся к заднему окну, стараясь при этом не подходить к нему слишком близко.

Двери с шипением закрылись, автобус тронулся. Люди в салоне качнулись, матеря водителя, сжали плечами затаившегося Виктора.

Вот автобус проехал мимо стоящих «жигулей», преследователи чересчур поспешно развернулись, поехали следом, метров в двадцати. Виктор про себя посмеялся над комитетчиками, но понимал, что эта гонка не сможет продолжаться вечно. От Борхеса он их увел, стоило теперь побеспокоиться и о себе.

На стороне Виктора было неплохое знание Города. Выбрав момент, когда остановка оказалась прямо за поворотом, и преследователи на несколько секунд потеряли автобус из вида, Куликов рванулся наружу. Быстро окинув взглядом окрестности, он заскочил в первый попавшийся магазин, закрыв за собой дверь.

В проеме между стендами было видно, как отъехал автобус, а за ним, спустя несколько секунд, проследовали «жигули» комитетчиков.

– Гражданин, – окликнул Виктора приятный женский голос, – мы уже закрываемся.

– А? – не понял Виктор, оборачиваясь. Молодая девушка за стеклянным прилавком смотрела на него поверх модного журнала. За ней, на полках, рядами стояли разномастные мобильные телефоны, поблескивая пластиковыми корпусами.

– Я говорю, что мы уже закрываемся, – повторила продавщица, опуская журнал.

Виктор, как зачарованный, посмотрел на телефоны. Решение пришло само.

– Мне нужен телефон, – сказал он, подходя к прилавку.

Отдавая должное комитетчикам, Виктор поблагодарил их за чистоплотность: они оставили ему паспорт и почти все деньги. Сумму наличных, оставшихся в сохранности, Куликов, правда, не пересчитывал, но навскидку знал, что денег должно хватить на некоторые покупки.

Девушка поднялась со стула, устало обвела рукой товар:

– Выбирайте, все перед вами.

Виктор пробежал глазами по рядам, ткнул пальцем в телефон, матово отливающий стальным цветом:

– Противоударный?

– Да, а также влаго– и пыленепроницаемый, – продавщица сняла телефон с полки, положила на прилавок перед инсайдером. – К нему, в рамках проводимой акции, прилагается второй аккумулятор.

– Удачно зашел, – пробормотал Виктор, обратился к девушке: – Беру. Вы к сети подключаете?

Девушка кивнула.

Спустя несколько минут Виктор уже выходил из магазина, ежась от холодного ветра. Он оглянулся по сторонам, осторожно двигаясь по тротуару. На улице уже стемнело, но внимание ослаблять пока не стоило.

Виктор зашел в первую попавшуюся темную подворотню, набрал номер телефона Борхеса. Стал нервно прохаживаться туда-сюда, вслушиваясь в длинные гудки.

Не отвечали долго, телефон даже сбрасывал номер по истечении времени дозвона. На третьей попытке, когда Виктор уже начал волноваться, в трубке раздался голос Седого: