Аномальная зона
Шрифт:
– Вы меня не поняли. Товарищество подразумевает стаю. А стая функциональна. Она объединяет особи для конкретных, направленных на выживание данного сообщества организмов, целей. А эти цели иногда могут не совпадать с интересами конкретного индивидуума. Например, на войне. Чтобы колония особей продолжала существовать, в борьбе с врагом может погибнуть до девяноста девяти процентов индивидуумов… Вы следите за моей мыслью? – неожиданно глянул он в упор на Студейкина.
– Д-а-а… Да, конечно! – встрепенулся, изобразив максимум внимания, тот.
– Во-от, – удовлетворённо кивнул завлаб. – Стая не просто функциональна. Она справедлива
Александр Яковлевич задумчиво выпятил губу и покивал скорбно – понятно, мол, как ни жаль, но вы правы, товарищ… А завлаб продолжил:
– В стае более активные особи получают по итогам своей деятельности, охоты например, больше, а менее активные соответственно меньше. От каждого – по способностям, каждому – по труду. Так что принципы социальной справедливости в природе железно соблюдены. А фамилии этот принцип нарушают!
Студейкин в изумлении поднял брови.
– Да, нарушают. Одному, например, досталась красивая фамилия. Зорин там или Благоуханный какой-нибудь. А другому – Дураков. Или, не приведи господи, Шнеерзон. Да он только за свою фамилию всю жизнь может страдать!
Александр Яковлевич опять кивнул озабоченно.
– В связи с вышеизложенным, – в глазах Дьякова замерцали сумасшедшие огоньки, – что может быть справедливее обозначения индивидуума буквами алфавита? Алфавит чёток и постоянен, как явление природы. В нём после А непременно следует Б, но никак не Я или Ю. Вы понимаете, о чём я?
– Э-э… в общих чертах, – чувствуя, что тоже начинает потихоньку сходить с ума, промямлил замороченно Студейкин.
– Те, кто стоял у истоков нашей лаборатории, попали в лагерь ещё в военную пору, получили бирки на грудь с номерами, шедшими под литером А. Я как продолжатель и преемник, прибывший сюда в семидесятые годы, оказался в литере С. Ну а вы, тот, кому, вероятнее всего, придётся завершать наши исследования, находитесь в конце алфавита под литером Щ. Всё чётко, строго научно, математически точно и в высшей степени справедливо!
– А… чем мне предстоит заниматься? – с опаской поинтересовался Студейкин. – К какому делу, так сказать, на благо общества я должен буду приложить руки?
Дьяков, казалось, не менее ошеломлённый вопросом новичка, чем тот его пространными рассуждениями о роли алфавита в межличностных отношениях, запнулся, а потом, словно опамятовавшись, пояснил:
– Вы будете работать в секторе номер три. Деятельность нашей лаборатории носит строго секретный характер. О сути проводимых здесь исследований рассказывать вам пока воздержусь. Скажу лишь, что они имеют прямое отношение к нашему с вами разговору. Но это вы поймёте позднее. А пока распишитесь вот здесь, – он протянул лист бумаги. – Это значит, что инструктаж о соблюдении режима секретности с вами проведён лично мною. Попав в стены нашей лаборатории, вы автоматически стали носителем строгой государственной тайны. За её разглашение наступает уголовная ответственность.
– Строгая? – уже догадываясь, уточнил всё-таки Александр Яковлевич.
– Поскольку за шпионаж вы уже осуждены на максимальный срок, за следующее нарушение закона вас расстреляют.
– Понял, – обречённо кивнул Студейкин и, взяв предложенную завлабом
3
Поскольку рабочий день давно был в разгаре, Александру Яковлевичу разрешили потратить послеобеденное время на обустройство по новому месту жительства. Его проводили в жилую секцию, пустую в эту пору, ничем не напоминавшую рабочий барак, указали на спальное место. Студейкин насчитал три десятка металлических коек с матрасами, аккуратно застланными белыми простынями и суконными одеялами. В изголовье каждой, словно памятник на могилке, высился плотно сбитый кирпичик подушки в наволочке.
После деревянного топчана с соломенным тюфяком и засаленной дерюгой в карантине ложе показалось царским. Даже тумбочка прикроватная была одна на два спальных места. Судя по тому, что на ней лежали очки с толстыми линзами, томик Байрона, стояла чернильница-непроливайка, журналист предположил, что соседом его окажется не татуированный с головы до пят уголовник, а человек если и не интеллигентный, то хотя бы начитанный.
Опустив свой сиротский узелок на некрашеный, но чисто вымытый дощатый пол, Александр Яковлевич присел было в изнеможении на койку, но тут же подскочил затравленно, услышав привычно-грубое:
– Встать, шантрапа!
Оглянувшись, он увидел седовласого, подтянутого зека в ладно скроенной и подогнанной по размеру арестантской робе.
– Новенький? – с улыбкой, не гармонировавшей с грозным окриком, спросил тот.
– Так точно, – сдёрнув с головы полосатую кепку, как учили, отрапортовался Студейкин. – Номер Щ-561!
– С Большой земли? – усмехнулся зек и протянул руку. – Давай знакомиться. Завхоз этой шарашки Станислав Петрович Олекс. На шконках днём сидеть воспрещается. Только лежать после отбоя. Сидор пока в тумбочку положи. Потом оставишь зубную щётку, письменные принадлежности, остальное мне в каптёрку сдашь.
– Нет у меня вещей. И письменные принадлежности – путевой дневник, авторучки, всё отобрали, – вздохнул Александр Яковлевич. – И зубы чистить нечем. Правда, подозреваю, что при такой кормёжке, как здесь, зубная щётка вовсе не понадобится…
– Голодный? – с пониманием взглянул на него завхоз. – Перекус могу организовать.
– Если можно, – сглотнул конфузливо невольную слюну журналист.
– Пойдём в каптёрку, – предложил хлебосольно хозяин. – У нас, брат, не то что в забое. Это там за пайку друг на друга с кайлом бросаются. Здесь с хавкой полегче. Кирзуху, например, не едят некоторые. Так что у меня в заначке всегда остаётся.
В тесной, но чисто прибранной каптёрке он усадил гостя за стол, поставил перед ним вместительную миску со слипшейся в комок холодной перловой кашей, присовокупив к ней ломоть чёрного хлеба.
– А вообще-то с продуктами здесь напряжёнка, – сказал он, наблюдая, как, стараясь не уронить достоинства, но всё-таки быстро и жадно орудует деревянной ложкой новичок. – Сказываются издержки изоляции во вражеском окружении. И хлеб здесь дрянь – с опилками пополам, и каша – крупа старая, с жуками и ещё какой-то гадостью… Но, увы… Другая еда нам редко перепадает. Иногда, по сезону, грибочки жареные, ягодки таёжные. Жаркое из вивария. Кролики, свинки морские. Иногда крысами и мышами не брезгуем… Экстрим!