Анонимное общество любителей морских купаний
Шрифт:
– Стенографистки, ваше сиятельство.
Тарло еще раз обвел удивленным взглядом комнату, выходящие из стен трубки – и вдруг понял:
– Вы прослушиваете разговоры постояльцев?
– Именно так, – совершенно не смущаясь, подтвердил Андре. – Но мы никогда не используем услышанное во вред нашим гостям, конечно, если сами гости не пытаются причинять вред нашему замечательному княжеству.
Камердинер подошел к одной из стенографисток и тронул ее плечо. Заметив его, девушка встала и протянула ему раструб.
– Присаживайтесь, – не
– Разложи платье здесь. Пусть, когда войдет, увидит, что я готовлюсь к свадьбе.
– Значит, мы сейчас никуда не едем?
– Пока нет.
– Эдит, зачем нам впутываться в эту игру? Если будет нужно, я легко договорюсь…
– Ты уже договорилась! – перебила ее недовольная баронесса. – Не ты ли учила меня: нельзя держать в номере подобные вещи?
– Прости, время было позднее, я надеялась утром отвезти жемчужину и положить ее в сейф.
– Как бы то ни было, нас переиграли. А сейчас кто-то пытается и вовсе сделать из меня дуру. Ну, нет! Два раза за один день чувствовать себя воспитанницей пансиона благородных девиц, застигнутой за курением виргинской сигары – это уж слишком!
– Ты что-то задумала?
– Как сказал бы этот лощеный солдафон, мой жених – дать бой.
– Все это так неосторожно! Мы здесь очень засиделись. Конечно, западня захлопнулась, тут ничего не сделаешь, мы в нее уже угодили. Надо бы теперь подумать, как поскорее выбраться.
– Все это верно, – не замедлила с ответом баронесса. – Однако наше участие в этом деле усыпит бдительность чертовой толстухи и ее молодчиков. К тому же, – Алиса вздохнула, – признаться, я не готова расстаться с этой бесподобной жемчужиной. – Разложишь платья, а затем разузнай, где и когда остановился мистер Донован Спарроу, где уже успел побывать, как расплачивался – словом, узнай все, что сможешь. И насчет Абдурахман – паши не забудь выяснить. Что это за бегство на рассвете?
– Не в первый раз, – хмыкнула Женевьева. – Но ты все же не заигрывайся. Главное, не вздумай сдуру влюбиться в своего жениха.
– Вот еще, скажешь тоже!
– А что, он красавчик. Не то, что барон.
– Очередной пустоголовый кавалерист. Любуется собой, как селезень.
– Не скажи, не скажи. Эк он спозаранку кинулся на твою защиту – настоящий лев!
– Эй, эй, Женевьева, ты сама не влюбись! Давай, заканчивай с платьями, и задело!
Граф, покрасневший, как утренняя заря, отложил латунный раструб:
– Ее что же, зовут Эдит?
– Может, и нет. Но без свидетелей мадемуазель Женевьева называет ее именно так. Похоже, вы не произвели на вашу невесту неотразимого впечатления.
– Это вовсе не ваше дело, Андре! – оскорбился Тарло.
– Мое дело, чтобы на людях вы выглядели абсолютно счастливой парой. Мадам Ле Блан будет чрезвычайно недовольна, если вы будете смотреть друг на
Граф Тарло откинулся на спинку венского стула:
– Мне нужно подумать.
– Вам что-то мешает?
– Пока что мы здесь мешаем нелегкому труду этих барышень. Если не возражаете, пройдемся по набережной, на ходу мне всегда думается лучше.
– Как прикажете, ваше сиятельство. – Андре вновь напустил на себя вид расторопного слуги.
По набережной гулял народ. Голубые прозрачные волны, искрясь под летним солнцем, плескались о пирс, и расцветшие парусами мачты яхт виднелись на горизонте, маня и волнуя кровь жаждой дальних странствий. Толстые пальмы едва покачивались, шелестя широкими листьями. В увитой диким виноградом беседке играл духовой оркестр, и дирижер в белоснежном фраке то и дело взмахивал руками, будто поднимая музыку к небу. Граф шел, поминутно кланяясь знакомым и приподнимая цилиндр. Вдруг к солоноватому, пропитанному йодом дыханию моря примешался буйный аромат свежих цветов. Тарло остановился.
– Андре, следует послать моей восхитительной невесте корзину цветов. Она раскладывает сейчас там свои платья, всячески изображает счастье на лице, и при этом в ее номере нет ни одного несчастного цветочка от охваченного страстью жениха?! Это чистейший абсурд. Если сыщик внимателен к деталям, он непременно это подметит.
– Вы правы, ваше сиятельство.
– Будь добр, купи самых свежих лилий.
Камердинер подозрительно глянул на хозяина.
– Андре, я не убегу, я дал слово чести! Да и куда?
Слуга кивнул и направился к бойкому цветочнику, выставившему свои корзины прямо у набережной. Граф подошел к воде и, сложив руки перед грудью, стал следить, как волна наползает на волну, и белая пена, разрываясь в клочья при ударе, наполняет воздух мириадами крошечных брызг.
«Надо же, – окинув ироничным взглядом пирс, усмехнулся он, – только сегодня утром в нескольких шагах отсюда я собирался вышибить себе мозги, не имея средств отдать долг. Положение казалось мне совершенно безнадежным. А тут вдруг разом нашлось и чем платить, и сам Абдурахман-паша вдруг сбежал, позабыв об этаком куше. Как все это странно!»
Отблески солнца в волнах радовали глаз.
«Надо будет приложить записку к букету. – Тарло вспомнил беседу „невесты“ с ее „служанкой“ Брошенные в его адрес слова заставили графа поморщиться. – Что б такого написать? Быть может, просто: „Несравненной Эдит от преданного Владимира"? Пусть себе помучается, что мне известно, и откуда…»
– Прошу извинить, вы, если не ошибаюсь, граф Тарло? – послышался сзади скрипучий голос.
Лейб-улан повернулся. Перед ним стоял расплывшийся человек в сером, застегнутом на все пуговицы сюртуке. Лицо его было украшено широкими бакенбардами с подусниками, переходящими в густые, нависающие над верхней губой, усы. Человек был сутул и глядел несколько исподлобья или вниз, если отводил взгляд.