Антарктида: Четвертый рейх

Сушинский Богдан Иванович

Графине редко приходилось видеть такое мощное, мускулистое тело мужчины. К тому же она знала, что физической силы в этом человеке сокрыто значительно больше, нежели способны были породить его мышцы. Сила, соединенная с яростью, – вот что способно было превратить этого человека в демона. И если он и проигрывал в схватке со «Стражем», то лишь потому, что ему еще нужно налечь на приемы восточных единоборств.

– Очевидно, знакомство с доктором Микейросом и его плитами не прошло зря. Мундир-то на мне военный,

однако в душе я остался полярником, исследователем, одним из немногих истинных скитальцев Антарктики, как называли себя зимовщики метеостанций и исследователи Приполярья. Не зря же меня, черт возьми, назвали Полярным Бароном. Похоже, что я им так и остался.

– Не сомневаюсь, что остался, – мечтательно улыбнулась фон Криффер.

– Трудно сказать, надолго ли хватило бы меня, но пока что мне кажется, что я с удовольствием остался бы здесь, чтобы остаток своей жизни посвятить исследованиям этих гор, этих плит и связям нашего мира с миром космического разума. И при этом время от времени отправлялся бы то ли в Антарктиду, то ли в Полярную Канаду.

– Так почему бы тебе не заявить об этом в Берлине?

Барон взял у нее из рук полотенце и долго, старательно растирал тело, возвращая ему естественное тепло и эластичность мышц.

– Потому что судьба моя уже решена. Не исключено, что мне придется принять командование над базой, которая будет заложена в Антарктиде. – Он не стал делиться с Норманнией той информацией, которую получил от барона фон Риттера после его возвращения из Внутреннего Мира, не имел права этого делать. Однако не сказать ей о том, что вскоре ему на много лет придется осесть в Антарктиде, фон Готт не мог. Ведь он, конечно же, захочет видеть ее рядом с собой.

– Это уже официальные сведения?

– Официальными они станут тогда, когда появится приказ фюрера. Но вероятность их очень велика.

Норманния задумчиво повела подбородком и, умывшись, тоже долго и старательно вытирала лицо. Эта новость застигла ее врасплох, и она тянула время, не зная, как ее воспринимать.

– Если подходить объективно, то лучшую кандидатуру на эту должность, чем Полярный Барон, с его арктическим опытом и крепким здоровьем, найти трудно, поэтому тех, в Берлине, можно понять. Но если сам Полярный Барон категорически против такого назначения, то, после возвращения в Берлин…

– К сожалению, такие решения уже принимают не в Берлине, – обронил фон Готт. – И потом, это ведь будет не предложение, а приказ.

– То есть как это – не в Берлине?! – удивилась Норманния. – А где же еще их могут принимать?!

Барон фон Готт холодно взглянул на Норманнию и молча направился к зданию.

– Вы не ответили на мой вопрос, капитан цур зее, – напомнила Норманния. – А ведь нетрудно догадаться, что мне тоже небезразличны ваша судьба и ваши служебные

назначения.

– Можете считать, что вы не слышали моих слов. А к разговору этому вернемся, когда поступит приказ о моем назначении.

Норманнии понадобилось несколько минут обиженного молчания, прежде чем, уже за утренним кофе, она сказала:

– Ладно, будем считать, что вы ничего такого не говорили, барон, а я ни о чем таком не спрашивала. Но впредь просила бы четко различать: когда спрашивает унтерштурмфюрер фон Криффер, а когда – женщина, которой вы в течение каждой проведенной с ней ночи как минимум дважды объясняетесь в любви.

– Да, иногда я умудряюсь делать это дважды в течение одной ночи? – обжегся горячим кофе фон Готт. – Этой же какой формой лунатизма надо страдать!

65

Февраль 1939 года. Перу.

Вилла «Андское Гнездовье» в окрестностях Анданачи.

Гостья появилась ровно в восемнадцать, в сопровождении вереницы машин, продемонстрировав прежним хозяевам свою истинно германскую пунктуальность и аристократический размах. В свите ее уже были знакомый Готту и Криффер нотариус из Анданачи, какой-то юрист из Лимы, представитель посольства и два телохранителя.

Как и было условлено в предварявшем ее приезд телефонном разговоре, встречать прибывшую вышел только Теодор Готт, а Норманния ждала ее в кабинете.

– Эльза Менц, сестра Герты, – представилась эта решительная тридцатилетняя особа, даже не останавливаясь возле барона. И вообще Готту показалось, что если бы он не отступил на шаг в сторону, Эльза попросту опрокинула бы его и разнесла в щепки, как броненосец – утлую лодчонку.

– Севилио Кодар.

– Не надо излишних церемоний.

– Как прикажете. С нетерпением ждем вас, – молвил Готт, – Кодар. Одного взгляда было достаточно, чтобы уловить явное сходство между Эльзой и Гертой – Норманнией: очертания лица, линия носа и бровей, цвет глаз; мало того, барон вынужден был признать, что Луиза значительно красивее Норманнии, и опасался, что оберштурмфюрер вынуждена будет признать ее превосходство.

– Меня это не интересует, – обронила гостья. – Где Терта? – увлекла барона вслед за собой в коридор.

– В кабинете. Второй этаж, направо.

– Знаю. Все вы, – обратилась к своей свите, – остаетесь здесь, в гостиной. Нам нужно переговорить с сестрой с глазу на глаз. Вас, барон, это не касается, – обратилась к фон Готту, нарушая его легенду о Севилио Кодаре. – Сопровождайте. – И у входа в кабинет пропустила его вперед, давая возможность представить себя.

– Тут объявилась ваша сестра, Эльза Менц, – хорошо поставленным голосом дворецкого объявил капитан цур зее.