Антарктида online
Шрифт:
Какая разница, как я перетянул мнение большинства на свою сторону! Сознаюсь, поорал немного. Спустя не десять, а пять минут (все норвежцы сидели у себя в кают-компании по причине пурги) мы узнали мнение Модхейта – с преимуществом в один голос победила идея непосредственной демократии. Но главное – система была опробована. И она работала!
– Она перестанет работать, как только нас станет вдвое-втрое больше, чем сейчас! – ершился Тейлор, очень недовольный, и, убрав свой «чи-и-из», грыз меня злым взглядом. – Даже раньше!
– Вот тогда мы и рассмотрим эту проблему, – ответил
Кажется, до многих только теперь дошло, куда метил Тейлор. Боюсь, он счел меня отступником и ренегатом. Но разве я обещал поддержать его при выборах на более высокий пост, нежели должность председателя на Конгрессе? Если он решил, что да, это только его проблема.
Словом, вопрос о непосредственной демократии был-таки поставлен на голосование, и мое предложение одержало верх незначительным большинством. Без голосов китайцев вышло бы в точности наоборот.
– Их слишком много! – надрывался кто-то. – Нас из Санаэ всего двое, а китайцев десять человек! С какой стати? Должно быть равное число делегатов от каждой станции!
– От каждой страны!
– Нет, от каждой станции, но пропорционально численности персонала. Есть станции большие, есть маленькие…
– Тогда почему не считать участниками Конгресса всех антарктов без исключения? Или, по-вашему, демократия – это когда меньшинство крутит большинством как хочет?
– Рихьт! Оне ауснаме! Прафф херр Ломаефф!
– Нет, не прав!..
Меня обвинили в том, что я втайне намереваюсь обеспечить «русское большинство», сознательно умалчивая о яхтсменах Шимашевича, которых, разумеется, тут же объявлю антарктами, если только мне не будет угодно объявить их марсианами. Я отбивался, как мог, и продолжалось это довольно долго. А когда кончилось, изумленные делегаты узнали, что солнце село и всем пора ужинать, поскольку время обеда минуло несколько часов назад.
Просто удивительно, насколько вербальная информация иной раз провоцирует дружное бурчание в животах!
Само собой, я потребовал, чтобы в часы нашего отдыха был проведен полномасштабный эксперимент по голосованию на всех антарктических станциях. Уоррен было заикнулся, что для этого в его хозяйстве нет технических возможностей, а я в ответ предложил перенести Конгресс в Новорусскую, где эти возможности обеспечит Непрухин.
Вышло по-моему. Наутро Уоррен с кислой миной огласил результаты плебисцита: за – четыреста один; против – сто пятьдесят семь; воздержалось – сорок; не участвовало в голосовании – шестьдесят три. Мое «детское», как он выразился, предложение окончательно победило.
Любопытно, что оно победило почти на всех англо-американских станциях, если считать голоса по каждой в отдельности!
Грешным делом я думал, что большинство людей чувствует себя неуютно, если над ними нет начальника. Вероятно, ошибался. Или просто-напросто сыграла свою роль эйфория первых дней?
Не знаю. Я решил подумать над этим когда-нибудь потом, имея избыток свободного времени. Например, в тюремной камере…
Конституционный комитет мы сварганили из трех человек с юридическим образованием (один из них диплома не получил, поскольку в
Мы с Шеклтоном попали в комитет по внешней политике. Хотел было взять самоотвод, но дал себя уговорить. Болван! Тогда я еще не понимал, в какую гадость влип, а когда понял, то… Впрочем, об этом я расскажу как-нибудь в другой раз.
К моему удивлению, наши прежние санно-гусеничные заслуги были оценены должным образом. Ерепеев и ахнуть не успел, как оказался главой комитета по транспорту (начальником транспортного цеха, как я его немедленно обозвал, в ответ на что он даже не сумел послать меня в какое-нибудь действительно оригинальное место – так был растерян).
На третий день у меня разболелся зуб, дорого и халтурно залеченный в клинике «Белый клык» еще на Большой земле, и вздулась щека. Пришлось идти на поклон к местной медицине. Здоровенный негр-эскулап выдернул моего мучителя, отчего на утреннем заседании я почти не мог говорить – будто отсидел челюсть. Кстати, платы с меня он не взял, хотя я и предлагал расплатиться потом, когда-нибудь. Вот и утверждай после этого, что негры взяли от цивилизации самое худшее! Может, в основе это и так – но дисперсия, господа! С тех пор я ровным счетом ничего не имел против афроантарктов.
Тем более что на всю станцию Амундсен-Скотт их набралось ровно полтора экземпляра – один негр и один довольно светлый мулат.
А вопросов, требующих немедленного решения, оставалось еще по ноздри и выше. Обеспечение пищей, топливом и вообще всем необходимым. Бесперебойная связь. Вопросы международного признания Свободной Антарктиды. Оборона побережья на крайний случай. Государственный флаг – страна мы или не страна?
С флагом решили просто – белый круг на синем фоне. Всем понятно, что сие означает. Зато долго спорили, как назвать национальную валюту. Англо-американцы и австрало-новозеландцы горой стояли за «антарктический доллар», но мы в союзе с китайцами и японцами провалили их предложение. Вернее сказать, китайцы сделали это в союзе с японцами и нами, хотя, по мне, что доллар, что юань – все едино. Не нравилось мне только то, что англосаксы выступают единым фронтом, а мы с поляками и украинцами никак не можем договориться. Предложи я хоть рубль, хоть шекель, хоть песо – братья-славяне горой стали бы за доллар. Я и не особо высовывался.
В конце концов один китаец нарисовал эскиз – торчащую из воды башку морского леопарда, скалящую зубы на айсберг с безопасно устроившимися на нем императорскими пингвинами, – и предложил печатать эту картинку на деньгах. Должно быть, она означала, что и мы, антаркты, собираемся поплевывать сверху на всяческих хищников. Правда, подмытые водою края айсберга несколько загибались кверху, напоминая крышу китайской пагоды, а морской леопард отчасти смахивал на дракона, но мы решили не цепляться к мелочам. Все равно никакого другого рисунка предложено не было. И в честь морского леопарда валюту чуть было не назвали «лео».