Анти-Ахматова

Катаева Тамара

(О, как я благодарна ей за то, что ей хорошо ведомо, кто она, что, блюдя достоинство русской литературы, которую она представляет на каком-то незримом судилище, — она никогда не участвует ни в какой общей свалке!)

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938–1941. Стр. 165

Январь 1940 года.

«Целые дни теперь приходят и приходят изо всех редакций».

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938–1941. Стр. 66

Все,

что было написано за эти годы якобы опалы, о чем молчалось — все можно было опубликовать. Опубликовала «Из шести книг» (назвала для солидности) — и потом долгие годы разражалась гневом, мол, какая ужасная книжка. «Старо, слабо, — скажет Марина Цветаева. — Что же она делала эти годы?» Говорила, что много работала, — не всплыло никогда. Разве что иногда ставила заведомо ложные даты. Иосиф Бродский говорит об этом с провоцирующей наивностью.

Бродский: Был период, когда Ахматова писала стихов довольно мало. Или даже почти ничего не писала. Но ей не хотелось, чтобы про нее так думали.

Соломон ВОЛКОВ. Диалоги с Бродским. Стр. 267

Это он объясняет, почему она ставила под своими стихами фальшивые даты. Это объяснение, кстати, еще самое мягкое — более корректным было бы обвинить ее в мошенничестве.

Все слухи оказались справедливыми. Действительно, ей уже прислали из Москвы три тысячи единовременно, и ежемесячная пенсия повышена до 750 рублей. Зощенко с листком, присланным из Москвы, ходит в Ленсовет просить для нее квартиру. В Союз принимали ее очень торжественно. За ней заехали секретарша и член правления Союза — Лозинский. Председательствовал Слонимский.

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938–1941. Стр. 65

Это все она рассказывала. Это все для нее очень важно в 51 год.

Теперь сделаем паузу и процитируем другой документ.

В Совет Литфонда.

Прошу принять меня на работу в качестве судомойки в открывающуюся столовую Литфонда.

М. Цветаева.

26 августа 1941 г.

Анна СААКЯНЦ. Марина Цветаева. Жизнь и творчество. Стр. 753

Гонения после Второго постановления (было всего одно, оно и было).

Описать гонения довольно трудно. Почти все они заключались в том, что отказались печатать «Сероглазого короля» и «Чудотворной иконой клянусь / И ночей наших пламенным чадом…» Что касается тов. Жданова — то он ничего нового в ее характеристике не выдумал, «блуд в молельне» был обнаружен критиками давно, в самом начале ее литературного пути, об этом говорилось обыденным тоном, как об очевидном содержании ее поэзии.

<…> Остается в силе вывод об узости Ахматовского мирка, ограничиваемого комнатными эротическими и молитвенными эмоциями.

Г. ЛЕЛЕВИЧ. Анна Ахматова (беглые заметки). Стр. 472

Это не великая страна всеми танками, а дежурный литературовед одним перышком. Это 1923 год.

К тому же я абсолютно уверена,

что это оригинальное, как ей казалось, сочетание — «религиозности» и эротизма — культивировалось ею сознательно. Однажды найденное, оно было сочтено очень удачным для узнаваемости брэнда. Она никогда от этого не отказалась. О религиозности Ахматовой речь, я думаю, все-таки не идет, а особенно жаркого блуда я тоже не чувствую. Легкий оттенок мазохизма — да, она, со своим умом, быстро идентифицировала его и сама — и культивировала, как непосредственное ощущение (редкое среди ее обычных рассудочных построений).

Чудотворной иконой клянусь И ночей наших пламенным чадом —

Это запатентованный знак, это лишь помогает продвижению товара, а на качество его не влияет. Очень хорошо, если женщина пишет о своих эротических безумствах — я готова ждать, что она сообщит мне нового. Неплохо, если она имеет привычку молиться или знает, как заходить в церковь. Плохо, когда мне преподносят специально созданную мешанину, чтобы эпатировать. Товарищ Жданов осадил — чтобы не задумывались те, кто принимает все за чистую монету. Имел право. Дачи, санатории, загранпоездки и бесплатные проезды в трамвае распределял он. Кто мог обойтись без дачи не думал печататься. Все-таки можно было разобраться, в какой стране выпало жить и каковы правила игры.

Наигуманнейшим образом людям с гуманитарными наклонностями позволяли заниматься гуманитарными профессиями. Писатели, например, которые не хотели писать для публикации того, за что товарищ Жданов был готов платить, могли работать редакторами, рецензентами, переводчиками. Не все, правда (неудачники преподавали в школе или инженерствовали, занимаясь для себя чтением или писанием) только те, кому повезло, как Анне Ахматовой. Ее завалили предложениями переводов.

Писать или не писать стихи — оставалось делом совести. Она — стала писать «Слава Сталину».

«Я совсем не могу работать, не в силах. За лето перевела 30 строк, а должна была перевести 3000 (за столько ей готовы были заплатить — и можно было бы не завидовать Пастернаку). Зощенко уверен, что он накануне богатства, а я накануне самой черной нищеты».

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952–1962. Стр. 228

Отдавала бы переводы плечистым помощникам — эта схема была ей хорошо известна и в краску не вводила.

Стихотворный перевод Ахматова называла трудным и благородным искусством.

Игн. ИВАНОВСКИЙ. Анна Ахматова. Стр. 615

Ну, это — ее обычное бытовое лицемерие.

И она раздавала подстрочники помощникам, делилась с ними гонорарами. Некоторые из них тоже нуждались в заработках, но не могли получить заказов. Это все были драматические подробности ежедневной литературной жизни Анны Ахматовой.

Эдуард БАБАЕВ. Воспоминания. Стр. 68