Анти-сказки или Страшные истории, рассказанные в темноте

Народные немецкие сказки, изданные в Германии, побудили меня к составлению этой книги, а советы некоторых известных наших писателей послужили мне руководством, и я собрал эти повести.

Меня без сомнения осудят за то, что я включил здесь довольно много смешного и несбыточного; на что ответствую: всё, что я ни собрал здесь для рассказа – не есть плод моего воображения; но слышанное от многих добрых людей, почитавших все чудесное в этих сказках сущею правдою и до сих пор остающихся при своих мнениях. Их трудно переуверить в том, что слыхали они от дедушек и бабушек своих.

Я выдал в свет эти сказки, как памятник суеверных народных мнений, и не переменяю в рассказе ничего, кроме слога; а если некоторые найдут меня неправым в том, что я включил и такие повести, которые правдоподобны, то они и не подлежат под заглавие сказок, а помещены для разнообразия; посему-то старался я смешную или чудесную сказку поместить подле печальной и правдоподобной повести; от сего разнообразия произошло и разнообразие слога, так, на пример, повести Прекрасная Юлия и Габриела Прованская не могли быть писаны таким же слогом, как Ужасный козел в амбаре или Чёртова житница и проч.

Я не принимал труда к исправлению ничего неправдоподобного и к смягчению мнений в суеверных этих сказках, поскольку здравомыслящий Читатель ничего такого и не потребует от такого рода книги, а пожелает, конечно, только того, чтобы в ней было побольше чудесного, и чтобы она могла хотя бы несколько развлечь читающего во время скучных часов его жизни.

Впрочем слово: Сказки, кажется, освобождают меня от излишней отчётливости.

Любезный читатель! Посмотри на заглавный лист этой книги и прочти избранный мною эпиграф. Вот причина того, почему я перевёл французские народные сказки. Конечно, лучше бы собрать свои отечественные; но не всякой имеет такое перо, как Автор «Ильи Муромца, Руслана или Лафертовской маковницы [1] . – Мне было скучно: я прочел эти сказки, случайно попавшиеся мне на глаза и, казалось, во все время моего чтения, скука с угрюмым челом своим не была предо мною; вскоре, опять-таки от скуки, перевел я их, и от души желаю, чтобы эти чудные, странные и смешные сказки прогнали скуку и от читателя-соотечественника. По мере моей возможности я старался, передавая рассказы иностранца, сохранить самой простой слог и тем уподобить их сказкам русским, – не знаю, преуспел ли? По крайней мере, я имел это своей целью. Впрочем, я буду доволен и тем, если какой-нибудь читатель, мучимый бессонницею от досады, что не может превзойти ближнего своего или в богатстве или в почестях, заснёт под моим переводом. И это будет благо; ибо книга эта, погрузив его в сон, лишит способности изобрести что-либо ко вреду счастливого своего ближнего.

Иван Гурьянов.

В одной из французских провинций, именующейся Шампанью, очень давно жил зажиточной поселянин Жан Мюлен. Спокойно и счастливо протекала жизнь его в трудах около полей и виноградника; он с удовольствием видел, что добрая жена его, Катерина, ежегодно умножала его семейство новым наследником или наследницею. Но на этом свете нет ничего прочного, и наш добрый Жан испытал это на себе: минуло несколько лет, всё шло как нельзя лучше, наконец, под осень, когда хлеб уже был собран и заготовлены запасы на зиму, ударил гром – и дом Жана загорелся, житница, амбары и все принадлежности превратились в пепел. Жан Мюлен, – будем впредь называть его просто Жаном – разорился бы вконец, если бы по счастью не спас он от пламени небольшой суммы денег сохранённой им в прежние годы.

Вскоре Жан выстроил новый домик, но казна его не прибывала, а убывала, и это огорчало все семейство. В крестьянском быту без житницы дело плохо. Добрый Жан наш, видя, что жатва уже поспевает, и что хлеб и виноград, стоивший ему таких трудов и терпения, не удобно собирать в чужие амбары, просил и друзей, и родственников помочь ему в постройке житницы; но на сей раз все они ему наотрез отказали.

Богатому обеднеть тяжело! – Однажды вечером в страшной грусти бродил он около полей своих, и возвращаясь домой, на перекрёстке, встретил незнакомого человека высокого роста, одетого в чёрное платье; ноги у него были весьма безобразны и обуты в какие-то странные полусапожки, а на руках у него были красные перчатки.

Скоро вступили они в разговор, и незнакомец, расспросив Жана о его печали, сказал, что легко может его горю помочь, если только он ему совершенно вверится.

– Каким же образом? – спросил Жан

– Выслушай меня, – отвечал прохожий, – и не бойся. Я имею сверхъестественную силу и люблю детей. Отдай мне то дитя, которым теперь беременна жена твоя – и житница твоя будет готова до первых петухов нынешней ночи.

– С нами крёстная сила! – вскричал Жан и перекрестился.

В ту же минуту черной незнакомец с шумом пропал, и Жан догадался, что разговаривал с нечистым духом. Сердце его забилось от страха; он поспешил возвратишься домой и положил твердое намерение не вступать в подобный торг никогда.

Но хлеб поспевал, а житницы у Жана так и не было. Что было делать? На ум приходило и то, и сё, думал даже и о том, как бы ему вновь увидеться с черным прохожим и убедить его на какое-нибудь другое условие; но надежда его тотчас уничтожалась, когда вспоминал он, что чёрный тот тип особенно любил детей. Наступало уже и время жатвы, поспевал уже и виноград, а житницы еще не было; очень грустно было Жану. Однажды, бродя по полям, он набрёл нечаянно на тот же перекрёсток, где встретил незнакомца. На дворе уже наступила ночь. Он сел на межу и глубоко вздохнул три раза.

– Ну! Неужели ты еще не решился? – спросил его вдруг представший перед ним чёрный прохожий. – У тебя же и так пятеро детей, что тебе прибыли в шестом, если и первые должны умереть с голода? Что ты боишься мне его вверить? Я буду заботиться о нём и тебя сделаю богатым…

Быть богатым – это сводило с ума многих. Несчастный Жан дал кровью своею написанную записку, что отдаст младенца тотчас же по его рождении тому, кто принесёт к нему его кровавую записку, но с тем только, чтобы в сию же ночь до первых петухов была готова житница.