Анти-сказки или Страшные истории, рассказанные в темноте
Шрифт:
Опять по залу прокатился громкий хохот и топотня.
Можно вообразить, как рассердился офицер на такую шутку. Он схватил пистолет и обнажил палаш, но не видал перед собою никого; и так, не зная кого наказать за дерзость, положил пистолет на камин. В ту же минуту, как он это сделал, у обоих пистолетов сами собою выскочили кремни и пропали. Офицер присмирел немного, зазвонил в колокольчик и приказал вошедшему своему человеку подать свой ужин. Тотчас стол был накрыт; но каково было удивление офицера, когда все кушанья, которые вносил человек его и которые офицер ясно видел на блюдах, как скоро были поставлены на стол, то пропадали. Офицер сам наливал в стакан из бутылки вино; но налитый
По залу снова прошёсся шум и хохот; все люди, прислуживавшие барину, со страху разбежались.
Офицер струсил не на шутку и пошел к одному своему старинному приятелю ужинать и посоветоваться что ему делать. Этот его товарищ имел познания в тайной магии и, выслушав друга своего, накормил его ужином и дал ему какое-то заклинание, научив, как употребить его.
Обрадованный капитан тотчас возвратился домой и по-прежнему поместился в зале. Поправив в камине огонь, он приступил, по наставлению друга своего, к действию заклинаний: он поставил в одном углу стул, столик и свечку, очертил около всего этого мелом тройной круг, сел на стул и начал читать заклинание. Он прочел его в первый раз, по зале пронёсся шум, прочёл в другой раз, шум увеличился; но когда начал читать в третий раз, то всё утихло, и едва он закончил, как явился пред ним из полу дух в виде прекрасного какого-то существа; на голове его горели пять ярких звезд. Зал сам собою осветился.
– Что тебе угодно? – сказал дух. – Я готов служить тебе, ибо должен повиноваться повелениям того, кто вручил тебе это заклинание.
– Когда так, то скажи, пожалуйста, кто эти проклятые домовые, которые не допускают никого жить в этом моём доме?
– Смотри!
Офицер взглянула в ту сторону залы, на которую показал дух, и ясно увидел до полусотни разных мохнатых и уродливых, больших и малых привидений, которые прыгали, вертелись, кривлялись и делали друг над другом разные штуки. Они порывались подскакивать и к офицеру; но какая то невидимая сила удерживала их в той стороне залы; дух о пяти звездах стоял спокойно и сказал:
– Вот те, которые не позволяли никому жить в твоем доме; они присланы сюда душами тех, которые пронырством и крючкотворством умершего стряпчего лишились всего имущества и принуждены были умереть от горя и нужды. Никакая человеческая власть не в силах их изгнать отсюда; но я могу; ибо они повинуются мне, как я – мудрому Соломону.
– Изгони же их, и я буду тебе благодарен.
Дух обернулся, дунул на толпу домовых – и они исчезли. Офицер поблагодарил духа, который также вскоре исчез, и дом совершенно очистился от домовых.
III. Видение. – Страстная любовь.
В старину рассказывали, что любовь производила чудеса. Век рыцарства наполнен такого рода происшествиями, которые свидетельствуют, что точно любовь управляла всеми действиями тогдашнего времени; ныне она также видна, но только в романах, а в сущности почти невероятна, и, следовательно, тем более примечательна.
Некогда во одной французской провинции, известной под именем Лангедока, жили Альфонс и Юлия; они оба были детьми зажиточных поселян одной деревни; оба имели одинаковые наклонности, одинаковые почти недостатки, одинаковые вкусы, и следовательно, неудивительно, что они полюбили друг друга. Время укрепило эту любовь; и никакая порочная мысль с обеих сторон не оскверняла этого чувства.
Альфонсу минуло 24 года, а Юлии 18. Родители, давно замечавшие любовь детей, наконец изъявили согласие на брак, и отлагали день совершения его единственно для того, чтобы изготовиться отпраздновать его пышнее.
Двоюродный
Дни, которые были проведены в ожидании этого дяди, казались обоим любящимся целыми годами, а приезд его был для них несказанной радостью.
Он приехал; обрадованная племянница расцеловала руки своего дяденьки.
Надобно сказать, что этот дядя имел у себя сына, которого называли Эрнестом, и который, пользуясь богатством и слабостью отца своего, предавался спокойно всем порывам страстей. – Его все называли повесою; девицы и даже молодые мужчины, воспитанные в страхе Божием, его избегали, как язвы.
Лишь только Эрнест увидел Юлию, как в его сердце вспыхнула сильная страсть, которая дотоле была ему неизвестна. Он сейчас же увидел, что не имел надежды, но не привыкнув себе ни в чем отказывать, он дал полную волю своей страсти. Невинность Юлии, скромность её, добродетель, образ обращения, совершенно непринуждённого, и весёлый нрав умножали силу этой страсти и заставили его открыться в любви. Юлия удивилась и спокойно сказала ему, что чрез три дни рука её будет принадлежать тому, кому она уже давно обещана. Повеса начал уверять ее, что так как это есть первая любовь его, которой он никогда еще не испытывал, то он и не может ей противиться; он продолжал подкреплять свои уверения, напоминая о своем богатстве. Юлия рассердилась в первый раз в своей жизни, ушла от него, не отвечая, и также в первый раз почувствовала печаль, которую поспешила сообщить милому своему Альфонсу.
Альфонс, выслушав Юлию, постарался ее успокоить тем, что вероятно отец её, давший уже слово и распустивший об этом слухи, не захочет изменить обещания, а к тому же и отец Эрнеста, конечно, не согласится, чтобы сын его взял неравную партию. Альфонс успокоил Юлию, но сам страшился сего случая, ибо знал, что богатство Эрнеста может много сделать.
Юлия рано легла спать, потому что не хотела видеть соперника своего друга; – а Эрнест, пользуясь этим отсутствием Юлии, в вечерней беседе стариков сообщил им о своей страсти. Отец его, имевший другие намерения насчёт его супружества, никак не хотел согласиться; но когда Эрнест решительно объявил, что он умрёт, если не будет мужем Юлии, и тогда отец его согласился на всё.
Отца Юлии уговорить было легко, потому что он не знал ничего на свете лучше богатства, а присоединив к тому ещё и то, что дочь его будет женою не крестьянина, а Марсельского купеческого сына, можно, наверно, предположить, что с его стороны мало было сопротивления. Любовь в его глазах было такое чувство, которое рождалось только после свадьбы, а иначе еще, это была только игра воображения.
В сей же вечер отец Юлии послал к Альфонсу сказать, что условие их о браке с его дочерью разрушилось по непредвиденным обстоятельствам, и что он его просит не ходить более в его дом.
Легко можно представить себе положение Альфонса: в сердце его замерли все чувства; он машинально вышел из дому отца своего в лес и там в слезах провёл всю следующую ночь.
Показалась заря.
«Вот, – сказал он сам себе в ужасном горе, – последний из моих дней! Вчера я был еще счастлив; вчера еще я вкушал сладостные надежды и вдруг лишился всего. Чего ждать еще? Неужели того, чтоб горе повергло меня на долговременный и мучительный одр болезни? Чтобы смерть помаленьку и с адскими мучениями исторгла жизнь мою? – Нет! Я должен умереть, не пережив моего несчастья; но прежде я должен увидеть мою Юлию, пожелать ей счастья, получить последний поцелуй– и тогда умру спокойно».