Анти-ты
Шрифт:
– Да выпей с нами, – слышится со стороны. – Да чего ты? Пиво, водочка, есть вискарь еще.
Этот назойливый голос, казалось, жил сразу отдельно от всех тел или, напротив, бродил от человека к человеку как невидимый дух вечеринки. Чьи-то руки, плечи. Словно я опять в метро. Не могу нормально вдохнуть, докричаться до Славы или увидеть Саву. Ничего не могу. Ничего.
Я выхватываю протянутую бутылку водки и делаю глоток, не морщась. Я давно научилась этому трюку. Нет более простого способа впечатлить остальных,
Чтобы выжить в Москве, тебе нужна тусовка. Я тусуюсь – следовательно, я существую. Чтобы быть в тусовке, нужно уметь занимать место. И самый короткий путь для девочки, которая, как и я, не вышла лицом, – это алкогольное превосходство. Дело не в выпитом, нет, совершенно не в нем. Дело в манере. В отрепетированной боевой манере не щурясь поглощать алкоголь, быстро и с самым непроницаемым лицом. Выражать скуку всем своим внешним видом и разве что саркастично поднимать бровь, когда кто-то из мальчишек болезненно «ойкнет».
Мальчик с собакой вежливо тычет мне в плечо огромную упаковку сока «Добрый». Я чувствую, как по горлу медленно карабкается рвота, а по мозгу будто проходятся горячей сваркой. Вдох через нос, чтобы почувствовать землю. Надо показать, кто здесь главный. Показать, что я одна из них, доказать, что нормальная.
Ведь я нормальная. Я тусовочная, молодая, нормальная Тома. Как они. Такая же непутевая, ничему не принадлежащая, такая же «невзрослая».
– Моя девочка. – Слава хлопает меня по плечу.
Иногда, признаюсь честно, мне нравится подыгрывать той роли, которую на меня навешивают. Этакой жесткой и саркастичной стендаперши, прохававшей жизнь. Девочки, внутри которой живет разочарованный в жизни сорокалетний алкоголик. Я не люблю пить, серьезно, не люблю похмелье, муть в голове. Мне по факту вообще пить нельзя, но я везде ищу одобрения.
– Ты говорил с хозяйкой? – спохватилась я.
– Ага, но все вышло как-то тупо.
Разумеется, в моей жизни по-другому и не бывает.
Слава показал мне сообщения. Сухие и строгие. Сдаем квартиру завтра в двенадцать. Никаких одолжений. Ничего.
Хочется расплакаться от обиды. Только мне показалось, что моя жизнь встала на рельсы. Только показалось, что меня ждет нечто крутое, что с этой квартирой, с этим соседством что-то изменится, как пузырь лопнул.
– Что мне делать-то, Слав? Мне куда, мать его, деваться?
И снова этот жест. Типичный жест мужского отказа.
– Можешь пожить со мной на даче у родителей Савы, – сказал он таким тоном, что стало ясно: нет, не могу.
– Потрясающе, Слав, прям моя мечта. То, за что я платила деньги. За дачу родителей Савы.
– Эй, насчет денег не переживай, мы с новой рекламы «куры-гниль» все вернем.
– Реклама «куры-гниль»?
– Ага. Прикинь, нам заказали рекламу.
– Чего?
Во-первых,
– Ага, тут где-то ходит девушка эта… которая открывает постироничную кофейню.
– Что-о-о?
– Ага. Еще название такое тупое. Может, ты знаешь ее. Мы с ней знакомились как-то, красивая такая, Ива зовут. Она где-то здесь бродит.
Ива. Я знала только одну Иву. И знала я ее, как любая девушка знает другую девушку, которая в сотни раз красивее ее.
Ива – длинноногая, смуглая, с голубыми глазами и короткой стильной стрижкой. Ива, у которой идеальная улыбка и смех диснеевской принцессы. Ее будто вырвали из какого-то слишком красивого и идеального мира и через волшебный портал отправили сюда. Фея, затерянная в грешном мире. Рядом с ней хотелось только одного – самоуничтожиться к черту от своего уродства.
У Ивы была особенность: на любой вечеринке, где бы она ни появлялась, создавалось ощущение, что это ее день рождения. От распития водки в подворотне до изысканного вечера на закрытом рейве – где угодно, стоило лишь возникнуть Иве, тут же начинало казаться, что все пришли заполучить толику ее внимания, словно благословение.
Я завидовала ей черной завистью. Не длиннющим ногам, красивой улыбке и не идеальной стильной стрижке, а ее раскрепощенности, ее всепоглощающей открытости.
Но я помню Иву в барах. Помню, как она металась от столика к столику в своей распахнутой рубашке и крошечном топике, помню, как увлеченно она болтала что-то заумное: то ли о гендерной теории, то ли еще о чем-то таком. Помню, как я жалась в углу, не решаясь заговорить с ней, и просто наблюдала, будто в кинотеатре.
И я слишком отчетливо помню парней, которые с ней якобы разговаривали. Пока Ива блистала своими интеллектуальными монологами, они прожигали взглядом ее крошечный топ.
Я тогда еще подумала: «Бедная девочка. Сколько бы книжек ты ни прочла, сколько бы диссертаций ни защитила, все будут видеть только этот топ. Как же все-таки хорошо, что участь красивой девочки меня не постигла. Со своим наискучнейшим лицом я зато точно знаю, когда меня слушают, а когда хотят залезть под юбку».
А потом я поняла, что и сама уставилась на ее крошечный топ.
Плей-лист антиновоселья скакнул на хиты девяностых. Ретроградное движение музыки. Чем дольше вечеринка, тем старее песни. Не удивлюсь, если к концу этой тусовки кто-то включит игру на кифаре времен Древней Греции.
Хм, а это может стать хорошей шуткой.
– Так ты стендапер? – Парень с собакой выглянул из-за угла. Все такой же косматый и неформальный. – Кру-у-уто. Как ты к этому пришла?
Я выжидающе взглянула на него и отпила еще чего-то. Мне слишком часто задавали этот вопрос.