Антидот. Противоядие от несчастливой жизни
Шрифт:
Как поясняет Беккер, мы способны поддерживать в себе подобное отрицание, поскольку обладаем и физическим, и символическим «я».
Понятно, что физическое «я» неизбежно погибнет, а вот символическое, то есть «я», существующее умозрительно, способно убедить самое себя в собственном бессмертии. Подтверждения этому настолько тесно вплетены в нашу жизнь, что сливаются с ней до уровня незаметности. Все религии, все политические движения и национальные идеи, любая деловая активность, благотворительная деятельность и занятия искусством — не более чем «попытки обретения бессмертия», отчаянные старания вырваться из гравитационного поля смерти. Нам хотелось бы представлять себя не обычными бренными созданиями, а бессмертными «героями». Само общество с его обычаями, традициями и законами, по сути, является «кодовой системой героев», которая создается нами для того, чтобы чувствовать себя частью чего-то большего и более долговечного, чем просто человеческая жизнь. Беккер пишет, что в силу наших способностей к символизации «обычный организм может разрастаться до эпохальных вселенских
«Попытки бессмертия» могут порождать массу прекрасных вещей — великую архитектуру, великую литературу, великие гуманистические подвиги, великие цивилизации, но в видении Беккера они одновременно становятся и причиной многих ужасов.
Наше желание представлять себя героями — не исключение: оно помогает объяснить, почему мы стремимся к успехам в спорте, политике или бизнесе и в то же время ведем войны. Война — решающее сражение двух попыток бессмертия: если в основе моего понимания бессмертия лежит победа моей нации, а вашего — вашей, мы будем сражаться между собой намного упорнее и дольше, чем если бы нам требовались только власть или территория. Перефразируя Беккера, философ Сэм Кин пишет: «Убийства в бизнесе или политике часто гораздо меньше связаны с экономической выгодой или политической реальностью, чем с желанием убедиться в том, что достигнуто нечто, имеющее неизменную ценность. …Человеческие конфликты — сражения не на жизнь, а на смерть: мои боги против ваших, мой проект бессмертия против вашего». Мы готовы биться за сохранность своего символического бессмертия настолько яростно, что можем пожертвовать ради этого своим физическим существованием. Мы готовы умирать ради отрицания смерти; хуже того, мы будем упорствовать в том, что дело обстоит именно так до тех пор, пока вообще не утратим способность отрицать что-либо. «Отправить людей воевать легко в немалой степени потому, что в глубине души всякий солдат скорбит о гибели своего соседа в строю. Каждый лелеет фантазию о собственной неуязвимости до тех пор, пока с ужасом не обнаружит, что истекает кровью», — мрачно замечает Беккер.
Если Беккер прав, то «диковинный» факт того, что мы ведем себя, как если бы были бессмертны, становится не таким уж и диковинным. Не то чтобы нам никак не удавалось подумать о собственной смертности: скорее, наша жизнь — одна затяжная попытка вообще избегать мыслей на эту тему. Оказывается, это намного проще, чем «испытание белым медведем», и большую часть времени нам удается этого достигать.
Через несколько лет после того, как книга «Отрицание смерти» стала бестселлером, некоторые психологи-экспериментаторы осознали, что предположения Беккера (а при всей своей убедительности они были всего лишь гипотезами) могут быть достаточно просто подвергнуты проверке опытным путем. Допустим, Беккер прав в том, что в течение всей жизни мы упорно, но бессознательно пытаемся избегать мыслей о собственной смерти. В таком случае достаточно проследить, как люди, которым настоятельно и откровенно напоминают об их смертности (те, кому, выражаясь языком психологических экспериментов, задали соответствующую установку), будут инстинктивно сопротивляться, усиленно стараясь придерживаться способов поведения и привычек, связанных с отрицанием смерти. Эта идея лежит в основе области знаний с выразительным названием «теория управления страхом», в которой на протяжении двух последних десятилетий появилось множество свидетельств тому, как сильно влияет на нас отрицание смерти.
Один из типичных опытов в рамках теории управления страхом смерти проводился в 2003 году в Ратгерском университете Нью-Джерси. Сначала участникам рассказали легенду о целях проводимого эксперимента, который якобы был направлен на «выявление связей между личными качествами и точкой зрения по общественно-политическим вопросам». Об отношении к смерти и речи не было. Затем им предложили заполнить обширные анкеты с обычными вопросами, которые, за исключением двух пунктов, были идентичны для всех участников. Для одной группы эти два пункта касались тоже вполне заурядной вещи — их привычек в просмотре телепрограмм. Для других, которых назвали группой «осознания собственной смертности», эти вопросы касались смерти. В первом из них респондентов просили «кратко сформулировать чувства, испытываемые при мысли о собственной смерти», во втором им предлагалось «как можно подробнее описать, что именно будет происходить с ними в процессе физического умирания и непосредственно после смерти».
Главным пунктом была вторая часть опыта, в которой участников просили прочитать короткое эссе в поддержку внешней политики президента Джорджа Буша и решить, насколько они согласны с его содержанием. Текст эссе гласил: «Лично я целиком и полностью поддерживаю политику президента Буша и членов его администрации, предпринявших смелые и решительные действия в Ираке. Я высоко ценю мудрость, проявленную нашим президентом
В опытах по управлению страхом люди, приведенные в состояние «осознания собственной смертности», всегда демонстрируют в своем поведении разительные отличия от остальных участников. Их ответы на вопросы подтверждают правильность гипотезы о том, что в ответ на напоминание о неминуемости кончины они начинают в значительно большей степени соотносить себя со своими «попытками бессмертия». Христиане становятся нетерпимее к евреям. Моралисты еще сильнее морализируют. В денежных делах люди проявляют меньше доверия, становятся более скупыми и склонными к накопительству. В ратгерском эксперименте 2003 года они выражали большую по сравнению с другими готовность согласиться с пламенными призывами автора эссе про президента Буша. Другие исследования выявили, что в условиях осознания собственной смертности предпочтением пользуются авторитарные личности, а не лидеры, ориентированные на взаимоотношения между людьми. Кстати, похоже, что и в реальной обстановке Бушу удалось извлечь выгоду из осознания смертности.
Террористические акты 11 сентября 2001 года стали как бы экстремальным воплощением вопросов о смерти в опытах по управлению страхом — услышав о них, многие с ужасом осознали, что точно так же могут уйти, как обычно, на работу и погибнуть.
Беккер писал: «Именно страх заставляет людей с таким рвением следовать за нахальными, громогласными и решительными с виду демагогами с выпяченной вперед нижней челюстью. Кажется, что только они и способны очистить мир от неуверенности, неясности, слабости и скверны. Ах, какое облегчение и успокоение приносит возможность отдаться их руководству!»
Осознание смертности может проявляться во многом другом, и иногда это происходит довольно неожиданным образом. Субъекты опытов, которых побуждали к мыслям о смерти, демонстрировали четко выраженное отвращение при обсуждениях отходов человеческой жизнедеятельности. Они более твердо соглашались с утверждениями вроде «Если я вижу чью-то рвоту, меня начинает тошнить». Они с большей вероятностью оценивают как «крайне омерзительные» гипотетические ситуации, такие как, например, обнаружение червей на куске мяса. По мнению ученых, подобные реакции демонстрируют попытку отгородиться от напоминаний о своей «плотскости», то есть о подверженности физической смерти. В одном из отчетов об опытах делается вывод о том, что «чувство отвращения позволяет человеку ощутить свое превосходство над другими животными и тем самым защититься от смерти». (По логике Беккера, запреты, существующие в некоторых культурах в отношении женской менструации, а также то, что дефекация и деуринация обычно производятся в одиночестве, объясняются именно подобными реакциями.) Оказывается, осознавая собственную смертность, люди по тем же причинам более склонны разделять теорию «разумного замысла» — если вы способны убедить себя в том, что жизнь не зародилась сама собой из доисторического болота, вам будет проще считать, что она не закончится так же случайно и бессмысленно.
С учетом вышесказанного мысль о том, что лучше жить, постоянно памятуя о собственной смертности, представляется по меньшей мере неразумной. Прежде всего, исходя из доводов Беккера, отрицание смерти слишком глубоко укоренено в нас, чтобы надеяться на избавление от него. Если же оно действительно является мотиватором множества выдающихся человеческих свершений, зачем вообще этим заниматься? Однако еще с античных времен некоторые мыслители считали, что жизнь в постоянном памятовании собственной смертности (а не только в случаях, когда к этому подталкивает случайная встреча с ней) может быть гораздо более яркой и наверняка более естественной. Как бы мы ни пытались это отрицать, смерть представляет собой факт нашей жизни. «Культ оптимизма» с его фокусом на позитивность любой ценой можно рассматривать как «проект бессмертия», предлагающий весьма впечатляющую и всеобъемлющую картину счастливого и успешного будущего, в котором как будто нет места смерти. На словах проповедники позитивного мышления действительно отдают должное памятованию смерти, наставляя своих слушателей «проживать свой каждый день как последний». Но у них это не более чем мотиваторский прием, подстегивающий немедленно начать воплощение своих величайших амбиций. А когда такие амбиции сами по себе представляются лишь очередными попытками обрести бессмертие, это никак нельзя назвать жизнью в осознании смерти.
Встреча Эрнеста Беккера с собственной смертью произошла трагически рано: за год до публикации «Отрицания смерти», в возрасте 47 лет, у него обнаружили рак толстой кишки. Два года спустя, в дождливый февральский день 1974 года, Сэм Кин посетил его, буквально на смертном ложе, в палате госпиталя в Ванкувере, чтобы взять интервью для журнала Psychology Today. «Итак, — сказал Беккер, — теперь у вас есть возможность убедиться, что я жил в соответствии со своими идеями». Он пояснил, что согласился лишь на минимальное обезболивание, чтобы оставаться в «ясном уме», общаясь со своей семьей и умирая. Беккер считал, что, хотя вся наша цивилизация и построена на основе отрицании смертности, для отдельно взятого человека это не лучший способ встречи со своей смертью. Позднее Кин писал: «Постепенно и осторожно мы начинаем признавать, что прописанное Беккером горькое лекарство в виде созерцания ужаса собственной смерти парадоксальным образом сообщает ей оттенок привлекательности». Интервью вышло через месяц, в марте 1974 года. Через несколько дней после его публикации Беккер умер.