Антигерой
Шрифт:
Коваленко снимает очки, стискивает челюсть и давит взглядом.
— Я не назначал встречу. Кто тебя пустил? — кидает с пренебрежением.
Ох, поверь, я тоже терплю тебя сквозь зубы.
— А я сам пришел, без приглашения. Меня впустила София, — выдаю, ухмыляясь. Может, нужно теперь лебезить перед Коваленко? Так, наверное, в моих интересах, но не могу, это сильнее меня.
— София… — цокает он. — Чем обязан такой наглости? За успешное разрешение дела благодарностей не дождёшься. Мы в расчёте. Скажи спасибо, что не утопил тебя, как щенка.
Нет
— Я не за благодарностями и сам благодарить не собираюсь. Я по личному вопросу.
— Личного у нас с тобой быть не может, — кидает он мне с призрением.
— Ошибаетесь, — выдыхаю я.
— Хватит! — рявкает Коваленко. — Переходи уже к делу. Без прелюдий, в двух словах.
— Ну, если без прелюдий, то я люблю вашу дочь, и она ждет от меня ребёнка.
Никогда не видел, как человек меняется в лице за секунды. Бледнеет, синеет, а потом краснеет от ярости.
— Что, прости?!
Глава 34
Глеб
— Что, прости?
— Мне повторить? — вполне серьезно спрашиваю я.
Коваленко сглатывает и идет красными пятнами. Откидывается в кресле и прикрывает глаза. Ну, подождём, пусть переварит.
— Ты хочешь сказать, — хрипло произносит он, так и не открывая глаза, — что посмел тронуть мою дочь?!
— Да, — выдыхаю я.
— Когда? Как, сука?! — повышает голос, резко подаваясь ко мне.
— Опустим подробности. Все было по обоюдному желанию. Я люблю Раду, она — меня. И я с удовольствием беру на себя ответственность.
— Берет он ответственность! — рычит мужик. Обстановка накаляется. Держу себя в руках, сжимая подлокотники. — Кто, блядь, ее тебе даст?! — стучит кулаком по столу так, что падает подставка с ручками, и все содержимое скатывается на пол. — Тебе, падали, мало было отжать мое имущество, ты еще решил натянуть меня через дочь, поиметь!
Все, за пеленой ярости Коваленко ничего не слышит и не видит. Плохо.
— Давайте мыслить здраво, хотел бы просто поиметь — здесь бы не сидел и не признавался бы в любви.
— Ты меня, гадёныш, еще поучи мыслить! — Коваленко встает с кресла и идет на меня.
Блядь! Закатываю глаза.
Мордобоя не избежать? Тоже резко подрываюсь, когда мужик подходит близко. Я, конечно, заслужил получить по морде, но такое право есть только у Рады. Бить Коваленко в ответ не могу. Не комильфо крошить морду отцу любимой женщины.
Сложная задача.
— Я тебя сейчас закопаю! — хрипит мужик и хватает меня за грудки, встряхивая. — Это моя девочка. Моя единственная дочь! Как ты, тварь, посмел прикоснуться к ней грязными руками?! — вновь встряхивает меня. Это истерика в мужском исполнении, и мне нужно как-то безопасно для всех гасить ее. Как отца, я его понимаю, тоже бы урыл за свою дочь.
Перехватываю его руки, отрывая от себя, заглядывая в налитые кровью глаза, тоже давлю,
— Ничего уже не изменится. Рада моя. Я ее заберу. Отпусти с миром. Не думаю, что беременной девочке нужны такие встряски. Давай вместе думать о ее благополучии? — сквозь зубы цежу я. Коваленко дергает руками, отпускаю его, отходя на шаг.
Да не смотри ты на меня волком, я тоже терплю тебя только ради Рады.
— Сука! Как?! Ну как?! — сокрушается он, открывает бар в стенке, вынимает два стакана, плескает коньяка, один с грохотом ставит возле меня.
— Нет, спасибо, я за рулем, мне еще Раду везти домой.
— Она дома! — снова психует, залпом глотая коньяк.
Да, мать твою!
— Я все равно ее заберу. Давайте не будем воевать, Раде нельзя волноваться.
— А ты уверен, что она пойдет за тобой? — прищурившись, спрашивает он.
В точку!
Нет, это контрольный в голову.
Я не уверен…
— Почему она не рассказала о тебе? А? Не побежала к тебе?
Прикрываю глаза, пытаясь дышать…
Согласен, ты уделал меня, Коваленко.
— София! — рявкает мужик, открывая дверь. — Позови Раду!
— Если ты будешь на нее так же орать, не позову! — огрызается София.
— Ты меня за монстра принимаешь? Позови.
Слышу стук каблуков. София идет за Радой.
Сглатываю. Девочка моя, умоляю, встань на мою сторону.
Нет, я, естественно, не отступлю и не оставлю ее в покое, даже если она прогонит. Но хочется всего и сразу. Я так устал жить без нее… Нет больше ни силы, ни воли.
Коваленко наливает себе еще коньяка и садится в своё кресло за стол.
Я слышу ее шаги, чувствую, что это моя девочка, и сердце начинает заходиться. Она уже не одна, а с нашим ребёнком. Снова и снова пытаюсь распробовать это ощущение на вкус, и всегда окатывает жаром.
Дверь приоткрывается, Рада проходит внутрь и останавливается, замирая. И все, больше я ничего не вижу, кроме нее. Такая трогательная моя девочка, в бежевом платье, волосы собраны вверх, без косметики. Глаза… Плакала.
Только позволь мне, девочка, и я заберу все твои слезы себе.
— Рада, — на удивление спокойно выдыхает Коваленко. Ладно, беру свои слова обратно, не совсем мудак, дочь любит и понимает, что нервировать ее нельзя. — Это правда, что ты ждешь ребёнка от этого человека?
Ловлю ее взгляд, но она не смотрит на меня.
— Да, правда.
Правда… Да, малышка.
— А почему я узнаю об этом последний?! — все-таки повышает голос.
— Не смейте кричать на нее! — срываюсь я.
Коваленко сжимает челюсть и снова опрокидывает в себя коньяк залпом.
— Он утверждает, — кидает на меня пренебрежительный взгляд, а я с трудом держу себя в руках, чтобы не сгрести ее в объятья, — что ты его любишь и уйдёшь с ним.
Рада поднимает глаза, и в моей вселенной происходит взрыв. В ее глазах есть все! Все, что нужно мне, и даже больше. Скажи да, девочка, и ты не пожалеешь. Слово даю.