Антигона
Шрифт:
— Она со мной, — крикнул юноша, — это моя родственница.
— Родственница, не родственница, — расхохотался стражник, — молодые Стентосы не хотят никого пропускать. — И, махнув рукой, он направил меня к десятнику.
Опершись на копье, высокий краснолицый мужчина в медном доспехе поджидал моего приближения. С презрением оглядел он мои пыльные ноги, изношенное платье, потное лицо.
— Откуда ты?
— Я фиванка.
— У тебя здесь отец или муж?
— Мой отец — Эдип, аэд.
— Не знаком, он здешний?
— Он ушел из Фив. Он недавно умер.
— Ну,
— Я просила милостыню для него.
— Нищим дорога в Фивы заказана.
— Я фиванка и имею право войти, я буду работать.
— Так все говорят. По виду не скажешь, что ты хоть на что-нибудь годишься. Хватит. Ты никуда не идешь.
Стентос замолчал, но взгляд его продолжал скользить по моему телу и лицу. Я видела по его немного смущенному взгляду, что он думает: девчонка грязновата, но красивая, почему бы не попытаться. Начинаются неприятности — известно мне все это, известно до тошноты. Десятник с улыбкой подошел ко мне.
— Ты не сможешь войти ни через большие ворота, ни через другие, но я могу пропустить тебя во двор между укреплениями, там есть колодец — сможешь напиться и вымыться. Моя стража скоро кончится, я найду тебя там, и если ты будешь хорошо себя вести, то проведу тебя сегодня вечером в город через подземный ход. Ну, как?
— Нет, — проговорила я просто, смотря ему прямо в глаза.
Ответ мой озадачил его, но он решил, что это просто отговорка, и попытался привлечь меня к себе. Я ждала этого и увернулась. Стентос разозлился, поднял руку: такие, как он, думают, что вовремя отвешенная пощечина делает женщину посговорчивей. Я отскочила в сторону, и рука десятника встретила пустоту. Он потерял равновесие, мне нужно было только слегка подтолкнуть его, чтобы он растянулся на земле. Когда Стентос, пьянея от ярости, встал на ноги, копье его было уже у меня в руке, и он понял, что пользоваться им я умею. Остальные стражники, оправившись от изумления, ринулись было ему на помощь, но острие копья опасно замаячило перед Стентосовым горлом, и он сделал знак, чтобы те остановились.
В это время в воротах появился поразительно худой улыбающийся мужчина. Глава стражников, сопровождавший его, был явно недоволен. Пока незнакомец не приблизился, копье я не опускала, держа его наизготове.
— Я — К., друг Клиоса, — сказал мужчина и, повернувшись к Стентосу, продолжал: — Царь Этеокл выдал мне пропуск для своей сестры Антигоны.
— Для Антигоны?.. — Стентос едва понимал, что происходит. — Везде ее статуэтки со слепым. Я думал, ей лет десять.
— Она выросла, — произнес К.
Я вернула копье десятнику, улыбнулась, но напрасно: он не простил меня, — с первого шага в Фивах я уже сумела кого-то рассердить.
К. взял меня под руку и провел под огромным выступом Северной стены. Теперь здесь есть вторые ворота, такие же массивные, как и прежние, и меня охватило от этого чувство необъяснимой гордости.
Я еще не могла ничего разглядеть в неожиданно павшей от Северной стены тени, но чья-то легкая рука уже проскользнула мне под локоть, и я вдохнула знакомый аромат.
— Твой друг Клиос, которого я смогла
Мне и не хотелось разговаривать — достаточно чувствовать, как идут рядом, равномерно шагая, наши тела, как давно чувствовала я это. Исменино присутствие успокоило меня: на улицах множество телег и повозок, народу больше, чем раньше, дома неожиданно высоки, и мне от этого не по себе.
И пахнет в городе иначе: я помню, что, когда поднимался ветер, как сегодня, он приносил запах моря и садов, — теперь же ветер лишь поднимает сухую, раскаленную пыль.
Перед нами предстал заново отстроенный дворец.
— Его занимает Креонт, — уточнила Исмена, — я живу дальше.
— А Этеокл?
— Он в своей крепости в военном квартале.
Мы подошли к красивой двери, Исмена распахнула ее, и после диких улиц и раскаленных городских стен я оказалась в зеленой цветущей полутьме, оживляемой плеском фонтанных струй.
Дом казался полупустым: огромные окна, через которые в комнату вместе со светом, казалось, входил сад со всеми своими красками и трепетными тенями. Все в точности так, как было.
— Это наше детство, — проговорила я, — краски нашего детства. Твои — напоминают Иокасту: впрочем, ты на нее и очень похожа.
Волнение накатилось на меня, и голос дрогнул: насколько глубинна, насколько сильна наша с Исменой связь, мы остались сестрами, несмотря на многолетнюю разлуку.
Исмена первая пришла в себя.
— Если хочешь, пусть эта часть дома будет твоей настолько, насколько захочешь. Я живу в другой половине — там моя жизнь, и я не хочу делить ее со своим опасным семейством, даже с дорогой Антигоной. Пойдем поедим немного, ты очень устала и вся в пыли. К. приготовил тебе купание, мы вместе залезем в воду, как раньше, потом ты будешь отдыхать.
К. принес нам легкий обед, я хотела было помочь ему, но Исмена остановила меня:
— К. расстроится, если ты откажешься от того, что он желал для тебя сделать. Клиос прислал его в Фивы, чтобы он помогал тебе, охранял и, конечно, восхищался тобою вместо него.
Она проводила меня в какую-то комнатушку, где стояла огромная бочка, чудесно украшенная металлом, К. наполнил ее теплой водой. Я скользнула в воду, которая была восхитительна, а Исмена мыла меня, как делала это в детстве и никогда больше.
К. добавил кипятку, и Исмена погрузилась в воду рядом со мной. Ее поразила сила и упругость моих мышц. Я сильная, как мужчина, сказала она, но на самом деле я не сильнее обычной простолюдинки. Я испытывала огромное удовольствие оттого, что Исмена рядом со мной в горячей воде и рядом со мной ее такое не похожее на мое тело, мягкие округлости которого созданы для наслаждений. Реальный мир для нас исчез, и его место заняли воспоминания, целый мир, радостный и пронзительный, каким он был до нашего расставания.