Антихрист
Шрифт:
Павел Адельгейм, стоя на коленях, сострадательно смотрел на жену: лицо ее было мокрым от пота, а полопавшиеся в глазах сосуды превратили белки в два красных овала.
"Как же больно смотреть на то, как страдает твой любимый человек, а ты ничем не можешь ему помочь. Когда ты бессилен, что-либо сделать и в силах только наблюдать за всем со стороны, обрушивая свои молитвы на Господа.
– Мысли Павла Адельгейма проносились в голове с молниеносной скоростью, сменяя одну другой.
– Если бы я мог чем-нибудь помог, но увы, это ее женский удел, который ей надо вынести. Господи, как же
Порывистый ветер с новой силой обрушил свою мощь на маленькие березы, склонив их почти до самой земли. Лишь одна из них не устояла, и дерево с корнем вырвало из земли, отбросив далеко за дом. Дождь все усиливался, хотя казалось, что сильнее он уже и быть не может, а гром вторил ему, не думая уступать.
Ветер, гром и протяжный крик Марии Алексеевны, словно в безумных соревнованиях, пытались выявить победителя и выяснить, кто же из них громче.
– Слава Богу!
– Воскликнула Настасья.
– Слава Богу, появилась головка!
– Руки акушерки взмылись вверх, а сама она с облегчением вздохнула.
Спустя несколько часов страданий появился первый окровавленный результат, который с виду обывателя даже не походил на голову обычного человека, но который тут же заставил всех собравшихся в комнате позабыть о мучениях матушки. Даже сама Мария Алексеевна будто улыбнулась, когда услышала слова Настасьи, но улыбка ее больше походила на оскал, сформировавшийся на лице за долгое время терзаний.
– Не расслабляйтесь, голубушка, тужьтесь!
– Опомнившись от радостного события, тут же закричала старуха.
– Ни в коем случае не расслабляемся. Еще немного усилий и у вас появится чудесный малыш. Ну тужьтесь же сильнее!
Мария Алексеевна не могла и представить, как можно сильнее тужиться. Если бы в этот момент она бы не испытывала столь ужасную боль, то обязательно бы пожелала самой акушерки ощутить подобное и попробовать при этом еще напрягать свой бедный живот. Но тем не менее, она постаралась как можно сильнее напрячь живот, чтобы уже наконец вытолкнуть из себя ребенка.
– Вы моя умница.
– Похвалила Настасья.
– Еще немного, совсем немного усилий.
Однако, вместо усилий, Мария Алексеевна, казалось, наоборот расслабилась и больше не предпринимала никаких усилий. Встревоженный взгляд акушерки тут же устремился на лицо женщины, надеясь встретиться с нею глазами. Но глаза беременной были прикрыты.
– Мария Алексеевна!
– Громогласно вскрикнула Настасья.
– Слушайте меня, цепляйтесь за мой голос, вслушивайтесь в каждое слово, и самое главное, не смейте сейчас засыпать!
Клеенка, постеленная на кровати почти полностью покрылась кровью, вышедшей из женщины вместе с головкой ребенка.
– Настасья, - пролепетала Мария Алексеевна. Голос ее резко ослаб и доносился из уст шепотом, - я больше не чувствую боли. Ребенок появился на свет?
Акушерка потеряла дар речь. В тот самый момент, когда женщина должна была испытывать пик боли от того, что кости ее таза ломались под натиском
Раздался его резкий, тонкий голосок, переходящий в плач. Настасья протянула к нему руки и помогла полностью выбраться на белый свет. Крохотное создание, перепачканное кровью и напоминающее в этот момент вырезанный желудок, смогло успокоить, как Павла Адельгейма, так и старую акушерку, держащую ну руках чудо природы.
– Святой отец, вы должны помочь мне, держите вашего сына, пока я перережу пуповину.
– Настасья протянула малыша, а Павел Адельгейм дрожащими руками его аккуратно принял, одарив лучезарной улыбкой.
Настасья, не смотря на свои дряхлые, казалось бы непослушные руки, очень умело орудовала с частью отрезанной пуповины, превращая ее в красивый пупок.
– Мария Алексеевна, дорогая моя, вы справились.
– Доложила старуха, сверкая от счастья.
– Все закончилось, у вас родился мальчик. Сейчас я его обмою и дам поддержать.
Ожидая услышать радостный восклик от новоиспеченной мамы, Настасья бросила на нее последний взгляд перед уходом, но так и не дождалась ответа. Женщина неподвижно лежала на кровати и не подавала ни малейшего признака жизни.
– Павел Эдуардович, подержите сына.
Настасья протянула малыша отцу, стоящему рядом и даже не замечающему, что его жена никак не реагирует на рождение ребенка. Все его внимание было приковано к крохе, который тут же, стоило только оказаться на отцовских руках, прекратил плакать.
Акушерка робко ступила к кровати матушки, окрикивая ее по имени на каждый сделанный шаг. Но, как и прежде, женщина не проявляла признаков жизни.
"Мария Алексеевна, не пугайте меня, очнитесь и взгляните на ребенка. С вами же все в порядке, не надо притворяться, чтобы попугать старую повитуху. Мое же больное сердце может и не выдержать. Ради Бога, надеюсь, вы просто устали, ну или в крайнем случае потеряли сознание от боли".
Настасья остановилась у изголовья кровати и дотронулась двумя пальцами до запястья матушки. Она неподвижно простояла так в течении минуты, не смея пошевелить и глазом, а с каждой следующей секундой в ее разум все сильнее впивалось только одно страшное слово "мертва".
Пульса не было, не было и других признаков жизни, и не надо было быть врачом или ученым мужем, чтобы понять, что женщина уже никогда не придет в себя и не увидит своего новорожденного ребенка.
– Мария Алексеевна!
– Взорвалась слезами акушерка.
– Не умирайте.
И пусть она прекрасна понимала, что матушка покинула этот мир, она еще долго продолжала вопить и просить Бога, чтобы он вернул женщину обратно. Только спустя несколько минут Павел Адельгейм обратил внимание на крик старухи и повернулся к ней лицом. В одно мгновение пелена, окутавшая его рассудок от счастья и закрывшая глаза на все, кроме сына, испарилась, и перед ним открылась самая ужасная картина в его жизни: обездвиженная, окровавленная жена на кровати и старуха на коленях, которая рыдая, обнимала ее бездыханное тело.