Антихрист
Шрифт:
Настасья резко одёрнула плечи и освободилась от захвата Павла Адельгейма.
– Будьте благоразумны, подумайте не только о себе, но и обо всем мире. Если сейчас он останется жив, то это обернется большим горем в будущем.
Старуха нащупала дверную ручку и поспешила уйти, оставив ошеломленного отца в полном одиночестве, где в одной комнате его ждал младенец с числом Зверя на руке, а в другой мертвая жена на окровавленной кровати. В этот момент даже самые малые частицы пыли, которые вечно парят в воздухе застыли в неподвижности, а создавшееся напряжение отдавалось треском в голове Павла Адельгейма. Из ума не выходили слова, вероятно, обезумевшей старухи, к которым нехотя прислушивался
Павел Адельгейм зашел на кухню, оглядываясь по сторонам в поисках своего ребенка. Искать его долго не пришлось, малыш лежал на пеленке, украшенной вышитой розой на большом обеденном столе, а рядом взгромоздился таз воды, послуживший первой ванной для младенца. Акушерка так и не доделала свое дело, оставив несчастного совсем голым мерзнуть в комнате.
Мальчик покорно лежал на том месте, где его и оставила Настасья, не смея шелохнуться. Понять, что он послужил причиной смерти своей матери ему предстояло еще совсем не скоро, и пока его ничего не беспокоило в этом мире, кроме чувства голода. Но сейчас, и оно ему было неведомо, отчего он, закрыв глаза, погрузился в сон.
Новоиспеченный отец сел рядом на стул, и губы его дрогнули в улыбке. Чувство боли, скорби и радости смешались во едино, а на сердце стало только хуже. Он не знал, что ему делать дальше. Не знал, как обо всем рассказать детям, как жить дальше без своей главной опоры, являющейся его эликсиром счастья даже в самые трудные мгновения и главное, как пережить то гнетущее состояние, от которого хотелось лезть в петлю.
"Ему ведь, наверняка холодно, - подумал Павел Адельгейм, - ведь совсем голенький, что даже кожа сморщилась. А быть может, так и должно быть у новорожденных? Я уже и не припомню, как выглядели мои остальные дети в момент рождения. Странная вещь - эта память! Ведь Божился, что запомню эти минуты навсегда, но ведь нет, почти ничего не помню. Да и какая сейчас разница! В любом случае мальчика надо укутать, вот только бы сообразить, как это делается".
Павел Адельгейм склонился над младенцем. Перед тем, как его завернуть в пеленку, он решил убедиться, что Настасьи просто почудилось. На самом деле, он даже не винил старуху. После того, что произошло могло почудиться и не такое, ведь и самому чуть не снесло голову с плеч от безрассудства.
Но здесь акушерка ни в чем не обманула святого отца - на плече ребенка и правда красовалось число "666". Павел Эдуардович несколько раз моргнул и отпрянул от сына.
"Этого не может быть, вероятно мне привиделось! Наверное, просто родимое пятно такой замысловатой формы, что мерещится всякое. Вот и Настасья, не разобравшись, сразу же убежала".
Однако, сколько бы святой отец не разглядывал плечо сына, стараясь убедить себя в том, что ему просто мнится, ничего не выходило. Уж слишком отчетливо вырисовывалось число Зверя, и было оно явно не родимым пятном, а, как и говорила старуха, скорее давно зажившим шрамом. Но вот только откуда оно могло взяться у только что родившегося ребенка? Этого понять святой отец не мог.
"И что с того, что у него этот шрам? Этакая дивность, всякое может быть, и какое-то число еще ни о чем не говорит.
– Отец бережно положил ребенка на расстеленную пеленку и неумело принялся его заворачивать. Пальцы плохо слушались, а сам мужчина боялся разбудить ребенка.
– Ты спи, малыш, спи, папочка сейчас тебя запеленает, и тебе будет тепло. Погоди, а как же имя! Господи, совсем вылетело из головы! Нужно же назвать тебя, а как на зло ничего не идет в голову. Быть может, Станислав? Или же Антон. Нет, так нельзя опрометчиво нарекать тебя, ведь с выбранным именем тебе предстоит пройти весь жизненный путь. К этому делу надо
Павел Адельгейм уложил кроху в детскую кровать, что находилась в дальней части дома, куда редко кто заходил, а сам сел рядом с задумчивым видом. Брови его сдвинулись чуть ли не в одну, а нижняя губа стала объектом покусывания.
"Что же мне делать? Там, в этой проклятой комнате лежит Мария. Господи, как же тяжело! Я даже не могу заставить себя зайти к ней, мне больно лишь от мысли, что увижу ее тело. Но не может же она лежать там вечно? Конечно нет. Да и не хочу, чтобы утром дети увидели ее мертвой. Пусть запомнят ее живой и лучезарной.
– Святой отец крепко сжал кулаки, что ногти впились в кожу.
– Как жаль, что я не успел с тобой проститься, дорогая. Мне уже тебя не хватает, даже не могу представить, что будет дальше. Надеюсь, что тебя там будет лучше".
– Надо звонить в скорую помощь.
– Сказал вслух Павел Адельгейм и направился в свою спальню, где лежал мобильный.
"Да кого я обманываю! Не может ей быть нигде лучше, кроме как дома среди родных людей. Какое место способно затмить обитель, заполненную детьми и мужем? Рай? Ее рай был здесь, среди нас. А теперь то что, после того как она от нас ушла, и мы перестали быть единым целом, о каком Райе может идти речь? "
Святой отец вошел в спальню, от которой в одночасье стало веять безысходностью и отчаянием. Все здесь стало ненавистно, и кровать, которую он делил с Марией Алексеевной, и даже телевизор, который они так редко смотрели вместе. Стены давили на него со всех сторон, и Павел Адельгейм поспешил скорее убраться от сюда, лишь прихватил с собой телефон.
Он позвонил по номеру "112" и сообщил о случившейся трагедии. Девушка-оператор ответила, что в скором времени подъедет полиция вместе со скорой помощью, лишь надо немного подождать. Эту информацию мужчина воспринял с каменным лицом, словно сообщал о мелком происшествии, а после вернулся в детскую, где все так же мирно спал его сын.
– Моя радость.
– Сказал Павел Адельгейм, усаживаясь на стул рядом с кроватью.
– Я обещаю тебе, ты будешь самым счастливым ребенком на свете.
Прошло больше двух часов прежде чем к дому подъехала полицейская машина, а следом за ней появилась и скорая помощь. Ранее утро, когда начало светать, а сотрудники, нехотя вываливавшиеся из своих автомобилей сонно зевали, почесывая свои животы. Они постучали в дверь, но никто им не открыл. Лишь спустя несколько минут на пороге возник заспанный юноша с растрепанными волосами. Он недоуменно окинул взглядом собравшихся, а после всех разъяснений впустил их в дом.
Началась всемирная паника. По дому сновали медики с полицейскими, обескураженные дети бегали за ними, но стоило лишь обнаружить мертвую женщину на окровавленной кровати, как все сразу затихли. Один из сотрудников полиции поспешил увести детей, чтобы они не лицезрели тот ужас, что творился в комнате. Но на этом все неприятности не закончились.
Ответом на вопрос, где глава семьи и новорожденный ребенок, послужил оповестительный крик другого полицейского, который продолжал исследовать огромный дом. В самом дальней части дома, куда никто и не подумал зайти лежал мертвый Павел Адельгейм возле кровати с малышом. Младенец улыбался и радостно размахивал ручками, когда его увидел ворвавшийся в комнату мужчина в форме.
Врачи диагностировали смерть Павла Адельгейма в три часа двадцать минут, ровно за полчаса до их приезда. По их предположению, он умер от сердечного приступа, хоть и никогда не жаловался на сердце. Этой ночью смерть пришла в дом святого отца дважды. Она явилась вместе с младенцем, словно сопровождала его и была его ангелом-хранителем.