Антихрупкость. Как извлечь выгоду из хаоса
Шрифт:
Вот пример трюка, которым можно развенчать причинно-следственную связь: я еще не умер, но уже вижу, как искажаются мои работы. Какие-то авторы выдвигают теории относительно того, откуда взялись мои идеи, словно люди читают книги, а потом придумывают идеи. Этим авторам и в голову не приходит, что на самом деле все может быть ровно наоборот: люди ищут книги, которые подкрепляют придуманные ими теории. Так, один журналист (Анатоль Калецки) углядел влияние Бенуа Мандельброта на мою книгу «Одураченные случайностью», опубликованную в 2001 году, когда я понятия не имел, кто такой Мандельброт. Все просто: журналист заметил схожие мыслительные паттерны в определенном контексте и решил, что раз Мандельброт старше, значит, от него
Предвзятая выборка
(или Ложное подтверждение)
Представьте себе туристическую брошюру из тех, в которых страны рекламируют себя как товар: можно быть уверенным в том, что на картинках они будут выглядеть куда привлекательнее, чем в жизни. Необъективность, разницу (которую люди учитывают – спасибо здравому смыслу) можно выразить как страна, показанная в туристической брошюре минус страна, увиденная вашими собственными глазами. Эта разница может быть мала, а может быть и велика. Точно так же мы учитываем разницу в случае коммерческой продукции, не слишком сильно доверяя рекламе.
Но мы не учитываем эту разницу в науке, в медицине и математике по тем же причинам, по которым не обращаем внимания на ятрогению. Мы лохи в том, что касается сложных процессов.
Ученый, исследующий что-либо, может выборочно демонстрировать те факты, которые подтверждают его правоту, и утаивать те, которые ее опровергают или попросту не сочетаются с его теорией. Наше восприятие науки необъективно – мы верим в необходимость схематизированных, точных и далеких от практики гарвардских методов. Статистические исследования тоже искажены односторонностью. Еще одна причина больше доверять тем, кто не подтверждает что-либо, чем тем, кто подтверждает.
Ученое сообщество тщательно готовится к тому, чтобы сообщить нам, что оно для нас сделало, но умалчивает о том, чего оно для нас не сделало, – отсюда и пропаганда незаменимости научных методов. Такое положение вещей можно наблюдать повсеместно. Трейдеры рапортуют об успехах, и люди считают их умными, потому что не видят неудач, о которых трейдеры молчат. Что касается академических кругов: несколько лет назад великий англо-ливанский математик Майкл Атья, специалист по теории струн, приехал в Нью-Йорк, чтобы найти деньги для математического исследовательского центра в Ливане. В своей речи он перечислил области, где математика оказалась полезной обществу и современности, – например, регулирование дорожного движения. Отлично. Но есть же и другие области, где математика привела нас к катастрофе (как это случилось в экономике или финансах, где она попросту взорвала всю систему). И есть области, до которых математика не дотянулась. Я подумал тогда о том, что неплохо было бы составить каталог математических неудач, перечислив случаи, когда математика в итоге принесла нам вред.
Предвзятая выборка опциональна: у того, кто рассказывает нам историю (и публикует ее), есть преимущество – он может предъявить результаты, подтверждающие его правоту, и проигнорировать все остальное, – и чем больше переменчивость и дисперсия, тем более гладким будет его рассказ (и ужаснее то, что он утаил). Человек, обладающий опциональностью – правом выбрать, о чем именно рассказывать, – скажет только то, что поможет ему добиться цели. Вы предъявляете блага, но скрываете потери, и получаете на выходе то, что нужно, – сенсацию.
Реальный мир полагается на разумность антихрупкости, но ни один университет не поддержит
Глава 14.
Когда два явления – это не одно и то же
«Зеленый лес», а также «синий». – Где мы ищем стрелу открытия. – Ирак в центре Пакистана. – Прометей никогда не оглядывался
Я пишу эти строки в месте, очень подходящем для размышлений о стреле открытия: в Абу-Даби, городе, возникшем посреди пустыни и построенном на нефти.
Меня тошнит, когда я вижу огромные здания университетов, финансируемых из правительственных нефтяных доходов: местные власти считают, что запасы нефти можно превратить в знание, если нанять профессоров из престижных вузов и отправить детей в школу (или, как получается на практике, ожидая, когда их дети захотят пойти в школу: многие студенты в Абу-Даби – это получающие бесплатное образование болгары, сербы или македонцы). Более того, они могут, выписав один чек, импортировать из-за океана целый университет, скажем, Нью-Йоркский или Сорбонну (среди прочих). Пройдет несколько лет – и здешнее общество пожнет плоды великого технологического прорыва.
Такие инвестиции покажутся вам разумными, если вы считаете, что университетское знание порождает экономическое богатство. Но эта вера идет больше от суеверий, чем от практики. Вспомните историю Швейцарии из главы 5 – страны с очень низким уровнем формального образования. Может быть, тошнота возникает оттого, что я понимаю: местные племена пустыни сегодня обчищает истеблишмент, который продолжает высасывать ресурсы Абу-Даби и сбивает бедуинов с пути истинного, превращая их в администраторов западных университетов. Своим богатством эти племена обязаны нефти, а не какому-то профессиональному ноу-хау, и я уверен, что траты на образование не принесут плодов, являясь по сути великим переводом ресурсов (между тем стране следовало бы увеличивать свою антихрупкость, подталкивая граждан к тому, чтобы они зарабатывали деньги естественным путем и в меняющихся обстоятельствах).
Где же стрессоры?
В модели Абу-Даби кое-чего не хватает. Где же тут стрессоры?
Вспомните слова Сенеки и Овидия о том, что развитие порождается нуждой, а успех трудностями; вариантов этой мудрости немало, включая средневековые источники (necessitas magistra – необходимость есть учитель, говорит Эразм Роттердамский), да и в наши дни часто твердят, что «необходимость – мать изобретения». Лучше всех об этом высказался, как обычно, гений афоризма Публилий Сир: «Бедность учит нас жизненному опыту» (hominem experiri multa paupertas iubet). Та же концепция встречается у множества античных писателей, в их числе – Еврипид, Псевдо-Феокрит, Плавт, Апулей, Зиновий, Ювенал. На современном языке это называется «посттравматическим ростом».
Я видел, как работает древняя мудрость в ситуации, полностью противоположной положению Абу-Даби. Мой родной ливанский городок Амион был разграблен и эвакуирован во время войны, так что его жители расселились по всей планете. Четверть века спустя наш город разбогател, воспрял и вдобавок отомстил за поругание: мой дом теперь больше того, который был взорван. Отец, показывая мне растущие как грибы после дождя виллы в сельской местности и горько сетуя на нуворишей, вдруг спокойно сказал мне: «Если бы ты остался здесь, стал бы таким же, как они, пляжным бездельником. Амионцы достигают успеха, только если их растормошить». Такова антихрупкость.