Антихрупкость. Как извлечь выгоду из хаоса
Шрифт:
L’art pour l’art [63] : учиться, чтобы учиться
Посмотрим на факты, указывающие направление стрелы причинно-следственной связи. Можно ли утверждать, что знание, которое базируется на обучении, ведет к процветанию? Если верить серьезным эмпирическим исследованиям (которыми мы в основном обязаны Лэнту Притчету, бывшему экономисту Мирового банка), нет свидетельств того, что повышение общего уровня образования влечет за собой увеличение дохода на уровне страны. Но мы знаем, что верно обратное: богатство ведет к повышению уровня образования – и это не оптическая иллюзия. Нам не нужно прибегать к цифрам Мирового банка, мы можем уяснить это, не поднимаясь с кресла. Давайте выясним, какая из этих стрел неиллюзорна:
63
Искусство ради
или
Проверить это очень легко – доказательства у нас под носом. Мы получим их, взглянув на страны, где богатство идет рука об руку с высоким уровнем образования, и выяснив, что чему предшествует. Рассмотрим следующий весомый аргумент в стиле «меньше – значит больше», принадлежащий плуту-экономисту Ха Джун Чхану. В 1960 году уровень грамотности на Тайване был куда ниже, чем на Филиппинах, а доходы тайваньцев составляли половину доходов филиппинцев; сегодня средний доход жителя Тайваня в десять раз превышает доход жителя Филиппин. В том же году в Корее процент грамотного населения был куда ниже, чем в Аргентине (там уровень грамотности был одним из самых высоких в мире), а доходы корейцев были меньше доходов аргентинцев в пять раз; сегодня житель Кореи зарабатывает в три раза больше жителя Аргентины. Далее, за эти полвека в странах Субсахарской Африки резко вырос уровень грамотности, а уровень жизни при этом упал. Примеры можно множить (Притчет исследовал вопрос тщательно), но я не возьму в толк, почему люди не поймут простейшего трюизма, а именно – эффекта одураченных случайностью: простое сочетание факторов они принимают за причину и следствие, и если уровень образования в богатых странах высок, немедленно заключают, что образование дает стране богатство, даже не проверив, так это или нет. Мы вновь имеем дело с эпифеноменом. (Эта ошибка в рассуждениях отчасти обусловлена попыткой выдать желаемое за действительное, потому что образование считается чем-то «хорошим»; как ни удивительно, никто не связывает богатство страны с чем-то «плохим», скажем, с декадансом, и не предполагает, что декаданс или другие болезни богатых сообществ вроде большого количества самоубийств также генерирует богатство.)
Я не говорю, что для индивида образование бесполезно – оно дает полезные для карьерного роста документы, – но на уровне страны это ничего не значит. Да, образование стабилизирует доход в семье на протяжении поколений. Купец сколачивает состояние, его дети едут в Сорбонну, становятся магистрами и докторами. Семья сохраняет богатство – дипломы позволяют ее членам оставаться в среднем классе и после того, как наследство исчерпалось. Но стране от этого ни тепло ни холодно.
Британский экономист госпожа Элисон Вульф разоблачает следующий логический изъян: из того, что трудно представить себе компании Microsoft или British Aerospace без передовых знаний, следует, что чем лучше у нас образование, тем богаче страна. «Простая однонаправленная динамика, которая так завораживает наших политиков и аналитиков – ты вкладываешь средства в образование и на выходе получаешь экономический рост, – это миф, – пишет Вульф. – Более того, чем больше и сложнее образовательный сектор, тем менее очевидной становится его связь с производительностью труда». Как и Притчет, Вульф на примере стран вроде Египта показывает, что гигантский скачок в области образования вовсе не перешел в Заветный Золотой Рост ВВП, Который Определяет Место Страны В Важных Списках Стран.
Это не аргумент против проведения в жизнь государственной политики в области образования с благородными целями, скажем, для того, чтобы уменьшить социальное расслоение населения, дать беднякам возможность читать хорошие книги – Диккенса, Виктора Гюго или Жюльена Грака – или сделать женщин из бедных стран более свободными (тогда они будут меньше рожать). Все это – еще не повод употреблять слова вроде «богатство» или «рост».
Я однажды встретил Элисон Вульф на вечеринке (вечеринки – великая вещь в плане опциональности). Когда она по моей просьбе объяснила присутствующим, что финансирование формального образования неэффективно, один человек обиделся и излил на нас свой скептицизм. Вульф сказала ему: «Вот оно, настоящее образование», – и обвела рукой комнату, где там и тут беседовали гости. Точно так же и я не говорю, что знание не имеет значения; мой скепсис относится к превращенному в товар, расфасованному, упакованному в розовенькую оберточку знанию, которое можно купить на рынке и использовать для саморекламы. Напомню читателю, что образованность и формальное образование – это не одно и то же.
Еще
Я не говорю о том, будто университеты вообще не генерируют знания и не способствуют росту (речь, понятно, не о стандартном курсе «Экономика» и других суевериях, отбрасывающих нас в прошлое); я говорю лишь, что их роль страшно переоценена, в то время как члены ученого сообщества, кажется, рады эксплуатировать людское легковерие и нашу проистекающую из поверхностности склонность видеть причинно-следственные связи там, где их нет.
Утонченные совместные обеды
У образования есть преимущества и помимо стабилизации семейного дохода. Оно делает из индивидов более утонченных собеседников, с которыми можно поговорить за обедом, а этим пренебрегать не следует. Однако идея давать образование для того, чтобы развивать экономику, сравнительно нова. Всего полвека назад британское правительство официально считало целью системы образования нечто иное: воспитание в определенной системе ценностей, развитие гражданского чувства и «обучение», а не экономический рост (в то время они не были лохами), – на что указывает и Элисон Вульф.
Древние учились ради того, чтобы чему-то научиться, стать лучше и сделаться приятными собеседниками, а не увеличивать золотой запас в тщательно охраняемых сундуках города. Предприниматели, особенно если их бизнес связан с техникой, – не обязательно приятные собеседники. Когда мне приходилось нанимать людей на работу, я оценивал их при помощи одного эвристического приема (под названием «отделяй тех, кто, зайдя в музей, смотрит на Сезанна на стене, от тех, кто глядит на содержимое мусорницы»): чем утонченнее и культурнее они изъяснялись, тем больше была вероятность того, что они будут считать себя чрезвычайно эффективными в бизнесе (психологи называют это явление гало-эффектом: люди ошибочно полагают, что тот, кто здорово катается на лыжах, будет столь же здорово руководить гончарной мастерской или отделом банка, или что хороший шахматист и в жизни просчитывает все ходы наперед) [64] .
64
По большому счету гало-эффект – это явление, обратное зависимости от контекста.
Ясно, что приравнивать навык делать и навык говорить нельзя. Мой опыт общения с эффективными практиками показывает, что они могут выражаться невнятно – но им и не требуется тратить энергию на то, чтобы выражать свои идеи (и аргументировать их) с использованием красивых фигур речи. Между тем предприниматели – это именно практики, а не мыслители: практики делают, а не говорят, и было бы нечестно, неправильно и просто оскорбительно судить их по словам. То же с частниками: качественным должно быть их изделие, а не болтовня, более того, убеждения таких людей могут быть неверными, и если побочным эффектом (ятрогения наоборот) их убеждений становятся более качественные изделия, почему нет? Бюрократов, с другой стороны, в отсутствие объективной оценки успеха и за недостатком адекватных рыночных механизмов отбирают по «гало-эффектам» – миловидности и элегантности. В результате бюрократ производит приятное впечатление на собеседника. Я вполне уверен в том, что обедать с чиновником ООН интереснее, чем с человеком вроде Жирного Тони или инфотехнологом, помешанным на электросхемах.
Рассмотрим эту логическую ошибку вблизи.
Заблуждение «зеленого леса»
В книге с выразительным названием «Чему я научился, потеряв миллион долларов», одной из редких нешарлатанских книг о финансах, главный герой совершает удивительное открытие. Он замечает, что парень по имени Джо Сигель, один из самых успешных трейдеров, торгующих «зеленым лесом», думает, будто это древесина, выкрашенная в зеленый цвет (на деле это пиломатериал из свежесрубленных деревьев, а зеленым его называют потому, что он не высушен). И вот этот Сигель вполне профессионально торгует тем, о чем понятия не имеет! А рассказчик, увлеченный сложными интеллектуальными теориями и концепциями динамики стоимости товаров, терпит крах.