Антикварий

Скотт Вальтер

Все ваши жабы, вороны, драконы,Луна и солнце, философский камень,Ваш Лато, Азох, Зерних, Гевтарит,Все ваши зелья, порошки и мази -Ведь лопнуть можно, их перечисляя!

Ах, драгоценный Бен Джонсон, мир праху твоему! Как ты бичевал шарлатанов твоих дней! И кто мог предвидеть, что они оживут в наши дни!

Ответ заклинателя на эту тираду антиквария мы должны отложить до следующей главы.

ГЛАВА XXIV

Вы

здесь приют найдете, и покажут

Вам все богатства властелина нищих.

Но кто изменит, пусть не ждет пощады.

Клоз «Куст нищего»

Немец, решив, по-видимому, утвердиться на выгодных позициях, занятых им благодаря находке, ответил на выпад антиквария с большим апломбом и достоинством:

— Мистер Олденбок, все это, мошет быть, очень остроумно для хорошей комедии, но мне нечего — решительно нечего — сказать людям, которые не ферят своим глазам. Очень верно, что при мне нет никаких принадлешностей моего искусства, и то, что я сегодня сделал, тем более удифительно. Но я попрошу вас, мой уважаемый, допрый и щедрый покрофитель, опустить руку в ваш правый шилетный карман и показать мне то, что ви там найдете.

Сэр Артур последовал этому указанию и вынул небольшую серебряную пластинку, которой он под руководством заклинателя пользовался в прошлый раз.

— Совершенно верно, — произнес сэр Артур, уныло глядя на антиквария. — Это расчерченная и расчисленная астрологическая печать, при помощи которой мы с мистером Дюстерзивелем направляли наши предыдущие поиски.

— Чушь! Чушь, мой дорогой друг! — сказал Олдбок. — Вы слишком умны, чтобы верить во влияние расплющенной полукроны, на которой что-то нацарапано. Поймите, сэр Артур, что, если бы Дюстерзивель сам знал, где находится этот клад, вам не досталось бы в нем ни малейшей доли.

— Сущая правда, ваша милость, — промолвил Эди, не упускавший случая вставить свое слово. — Я думаю, раз мистер Дункерзивель так много сделал, чтобы найти это серебро, следовало бы, уж во всяком случае, пожаловать ему за труды все, что осталось. Ясно, что кто нашел так много, легко разыщет и остальное.

При этом предложении Дюстерзивель стал мрачен, как туча. Ему не улыбалось работать, как выразился Эди, на «свой карман». Но тут нищий отвел его в сторону и шепнул ему несколько слов, которые заклинатель выслушал с большим вниманием.

Тем временем сэр Артур, сердце которого оттаяло от большой удачи, громко сказал:

— Не сердитесь на нашего друга Монкбарнса, мистер Дюстерзивель, а приходите завтра в замок, и я докажу, что благодарен вам за указания, которые вы мне дали. Что же касается пятидесяти «жалких фейрпортских банкнот», как вы их называете, я от души рад предоставить их вам. А ну, друзья, прибейте-ка снова крышку к этому драгоценному ящику!

Однако среди суматохи крышка свалилась в сторону, в кучу хлама или рыхлой земли, которую пришлось удалить из могилы; короче говоря, ее нигде не было видно.

— Ничего, ребята! Закройте ящик брезентом и отнесите в экипаж. Пойдемте, Монкбарнс? Я должен вернуться за мисс Уордор.

— А я надеюсь пообедать в вашем обществе, сэр Артур, и выпить на радостях стакан вина в честь счастливого исхода нашего приключения. Кстати, вам надо написать по поводу этого дела в казначейство, на случай вмешательства высших властей. Раз вы хозяин поместья, легко будет при каких-либо притязаниях с их стороны

получить акт на право владения. Надо нам будет подробно об этом поговорить.

— А я особо прошу всех присутствующих о молчании, — объявил, обводя всех взглядом, сэр Артур. Все наклонили головы и обещали, что будут немы.

— Ну, что касается тайны, — сказал Монкбарнс, — то рекомендовать молчание, когда человек десять знакомы с теми обстоятельствами, которые хотят скрыть, это значит лишь надеть на истину маску, так как эта история разлетится по свету в двадцати разных версиях. Но мы-то расскажем казначейскому суду подлинную историю, а это все, что требуется.

— Я, пожалуй, сегодня же дам туда знать, — заметил баронет.

— Могу предложить вашей милости надежного посланца, — сказал Охилтри, — маленького Дэви Мейлсеттера на строптивом пони мясника.

— Мы обсудим этот вопрос по дороге в Монкбарнс, — сказал сэр Артур. — Ребята, — вновь обратился он к рабочим, — ступайте за мной в «Четыре подковы», чтобы я мог записать, как вас зовут. Дюстерзивель, я не приглашаю вас с нами в Монкбарнс, раз вы так расходитесь во взглядах с его хозяином, но не забудьте завтра меня повидать.

Дюстерзивель проворчал что-то в ответ, но можно было разобрать только слова «долг», «мой уважаемый покрофитель» и «явиться к сэру Артуру». После этого баронет и его друг покинули руины в сопровождении слуг и рабочих, которые весело шли за своим нанимателем, предвкушая обещанную награду и виски; заклинатель же в самом мрачном настроении остался у края разверстой могилы.

— Кто мог все это предвидеть? — невольно воскликнул он. — Meine Heiligkeit! note 129 Я слыхал о таких вещах и часто говорил о таких вещах, но, черт возьми, никогда не рассчитывал их увидеть! А ведь стоило мне копнуть землю на два-три фута глупше… Mein Himmel! note 130 Тогда все было бы моим. И насколько больше, чем я мог бы вишать из моего дурака!

Тут немец прекратил свой монолог, ибо, подняв глаза, он встретился взглядом с Эди Охилтри, который не последовал за остальной компанией и стоял по другую сторону могилы, опершись, по обыкновению, на посох. Лицо старика, от природы умное, проницательное и слегка плутоватое, выражало сейчас такое глубокое понимание всего происходящего, что даже прожженный авантюрист Дюстерзивель невольно потупил взор. Но он видел неизбежность объяснения и, собравшись с духом, сразу же принялся нащупывать, что думает нищий о событиях дня.

Note129

Святые угодники! (нем.)

Note130

О небо! (нем.)

— Допрый мейстер Эдис Охилтрис…

— Эди Охилтри, и не мейстер, а ваш и короля бедный молельщик, — поправил его Голубой Плащ.

— Ну хорошо, мой допрый Эди, что ш ви думаете обо всем этом?

— А я вот как раз думал, как добры (чтоб не сказать — просты) были вы, отдав двум богатым джентльменам, у которых и земли, и усадьбы, и денег без счету, такой огромный клад серебра (трижды испытанного огнем, как говорится в Писании). Ведь на него вы сами и еще два-три честных человека могли бы жить в довольстве до скончания дней своих.