Антимавзолей
Шрифт:
– Можно, конечно, еще пострелять, – сказал Слепой, усаживаясь на подоконник. – Ты не поверишь, я без конца могу этим заниматься. Но, с другой стороны, патроны денег стоят, да и времени у нас в обрез. Поэтому в следующий раз стрелять буду не по пистолету, а по руке. Потом – по ноге... ну и так далее. Такие игры, между прочим, здорово развязывают язык.
– Мне больно! – злобно выкрикнул Чистобаев.
– Да ну? Быть этого не может! Кто бы мог подумать – больно!
– Хватит болтать. Мне нужен врач, черт возьми!
– Тому не надо черта искать, у кого черт за плечами сидит, –
– Я, собственно... Видите ли, я скорее биолог, чем медик, – смущенно пробормотал Воронцов, с трудом вставая из кресла. – Да и то... Знаете ли, больше привык заниматься покойниками, чем живыми людьми...
– Так что же, прострелить человеку голову, чтобы вы могли перевязать ему кисть? – удивился Глеб. – Опять вы капризничаете! Ехать не хотели, теперь перевязывать не хотите... Я бы сам перевязал, но полковнику может прийти в голову какая-нибудь неудачная мысль, и мне придется его покалечить, а то и вовсе убить. Ему-то что, ему все равно терять нечего... Правда, полковник? А? Не слышу!
– Да пошел ты, – устало сказал Чистобаев, опускаясь в кресло, из которого только что встал Воронцов.
– Слышимость нормальная, – констатировал Глеб. – Аптечка, если не ошибаюсь, в верхнем ящике стола, – добавил он, адресуясь к Воронцову, который приноравливался оторвать нижний край занавески, чтобы использовать в качестве перевязочного материала. – А эта тряпка, во-первых, казенная, а во-вторых, пыльная. Слыхали такое слово – сепсис? Это же живой человек, а не ваша мумия...
– Ты за это ответишь, – холодно процедил Чистобаев, протягивая Воронцову раненую руку, чтобы тот мог ее перевязать. – Такие штучки даром не проходят. Я – полковник ФСБ!
– Знаем, знаем, – небрежно перебил его Глеб. – Знаем, что полковник, знаем, что референт генерал-полковника Лебедева. Так сказать, адъютант его превосходительства... Помнишь, фильм был такой? Про то, как красный герой состоял в холуях у белого генерала и под шумок, пользуясь доверием начальства, высматривал, вынюхивал, штабные карты срисовывал... Ты ведь вроде него, правда? Можешь не отвечать. То, что ты здесь, лучше любого ответа. И не надо сверкать глазами, побереги драматические жесты на потом, мне на тебя глубоко плевать, чтоб ты знал... Я даже спрашивать не стану, на кого ты работаешь. И пулю на тебя тратить тоже не стану, об этом твои хозяева позаботятся, и ты это отлично знаешь.
Полковник Чистобаев болезненно дернул щекой, и было непонятно, вызвана эта гримаса словами Глеба или неуклюжей возней Воронцова, который безуспешно пытался перевязать ему простреленное навылет запястье. Сиверов безучастно наблюдал за этой процедурой, не изъявляя желания помочь: он знал-, что рана пустяковая, пуля прошла навылет, не задев кость, – знал, потому что стрелял именно с таким расчетом. Кроме того, болезненные ощущения, испытываемые в данный момент полковником Чистобаевым, его нисколько не трогали. У одного из знакомых Глеба в семье жила ручная крыса,
Потом ему пришло в голову, что он напрасно сидит на подоконнике, на фоне освещенного окна, и получить пулю в позвоночник ему совсем не улыбалось. Он встал, обошел комнату по периметру, стараясь держаться ближе к стене, и подобрал с пола пистолет Чистобаева. Вынул обойму и положил ее в карман. Один патрон остался в стволе, и Глеб выбросил его, передернув затвор. Пистолет с глушителем не помещался в карман, и глушитель пришлось снять. Потом Глеб поднял голову и встретился с испытующим взглядом прищуренных глаз полковника.
– Ну, чего уставился? – нарочито грубо спросил Глеб. – Я взглядоупорный, во мне глазами дырку не провертишь.
– Как-то странно ты ходишь, – задумчиво сказал Чистобаев. – По стеночке...
– А! – Глеб усмехнулся. – Ну, а ты как думал? Думал, твое слово в случае чего против моего будет? Не получится. Улыбнись, урод, тебя снимают скрытой камерой...
– Сука, – с отвращением процедил полковник. – Да отойди ты, безрукий! – рыкнул он на Воронцова, и тот испуганно отскочил в сторону. – Биолог, мать твою, руку перевязать не можешь! Генетик хренов, чтоб тебе пусто было... Уйди, я сказал!
Нечленораздельно ворча, он принялся здоровой рукой и зубами затягивать узел.
– И что дальше? – едва ли не насмешливо спросил он, покончив с этим важным делом. – Взял ты меня, записал все на пленку... И что теперь?
– Теперь? – Глеб прислушался. Из коридора приближались шаги. – Теперь с тобой будут говорить. А мы с вами, Сергей Владимирович, – обратился он к Воронцову, – посидим пока наверху, на втором этаже. Там тоже есть телевизор, да и вид из окна, согласитесь, получше...
– Особенно ночью, – заметил Чистобаев. Он был бледен, но старался выглядеть ироничным и даже снисходительным.
– Не твое дело, – сказал ему Глеб. – Нет в тебе романтики, полковник, потому ты в крысы и подался. Все прагматики так кончают: крутят, вертят, выгадывают что-то, а потом подыхают, как псы бездомные, под забором, с пулей в брюхе.
– Много ты понимаешь, – с горечью ответил Чистобаев, и Глеб удивился, поняв, что задел своего пленника за живое.
– А, – протянул он, – так ты у нас не за деньги крысятничал! Ты у нас, выходит, идейный... Так это еще хуже. Если во имя идеи надо своих продавать, то это не идея, а дерьмо собачье.
– Это кто здесь свои – ты, что ли? Или эта глиста очкастая? Иди уже, смотри свой телевизор, глаза в мои тебя не видели...
– Сейчас, – сказал Глеб, – сдам тебя с рук на руки и уйду. Своим сдам. А вот, кстати, и они.
В комнату широким шагом вошел Федор Филиппович. Чистобаев посмотрел на него и отвернулся.
– Так я и знал, – обреченно пробормотал он.
– Все в порядке? – спросил Потапчук у Глеба.
Сиверов молча кивнул. Генерал шагнул вперед, к креслу, в котором сидел пленник, но спохватился и обернулся к Глебу.