Антинормандская Великорось

Гергенрёдер Игорь Алексеевич

Приведя цитату из Достоевского, невозможно, разумеется, не обратиться к Льву Толстому. В его рассказе «Божеское и человеческое» читаем о генерал-губернаторе Южного края: «здоровый немец с опущенными книзу усами, холодным взглядом и безвыразительным лицом». Его прототип Тотлебен в 1879 отправил на виселицу троих народовольцев, обвинявшихся в подготовке покушения на Александра II. Толстой говорит то, что стоит перечитать и задуматься. Немец вспомнил «чувство подобострастного умиления, которое он испытал перед сознанием своей самоотверженной преданности своему государю».

В рассказе Гаршина «Из воспоминаний рядового Иванова»

капитан Венцель, убеждённый, что есть только одно средство быть понятым русскими солдатами — кулак, — избивает их до полусмерти, выделяясь лютостью среди офицеров. Солдаты, переделав его фамилию на свой лад, за глаза зовут его «Немцевым».

Нет ни одного значимого писателя XIX века, который не коснулся бы вопроса о «колбасниках». Но я ограничусь тем, что приведу ещё лишь сказанное Маминым-Сибиряком в романе «Горное гнездо» о заводоуправителе Майзеле:

«Его гладко остриженная голова, с закрученными седыми усами, и военная выправка выдавали старого военного, который постоянно выпячивал грудь и молодцевато встряхивал плечами. Красный короткий затылок и точно обрубленное лицо, с тупым и нахальным взглядом, выдавали в Майзеле кровного „русского немца“, которыми кишмя кишит наше любезное отечество».

Недовольным из числа русских надо бы сердиться на своих Обломовых, благодаря чьей лени карьеру в России делали и шведы, и голландцы, и другие западные европейцы: все те «варяги», кому одинаково завидовали, на кого копилась и копилась злоба.

Национализм особенно обострялся в армии. Было время, Ермолов ответил Александру I, спросившему, какой он хотел бы награды: «Произведите меня в немцы!» Генерал Скобелев в последней трети XIX в., не находя фраз остроумнее, своё отношение к «немчуре» выражал в иной манере.

Как правило, поносимые не терялись в этой обстановке, немало их во главе с немцем (мать — датчанка) Александром III играли патриотов, более русских, чем сами русские. Однако никто не собирался уступать своих мест, что стало видно, когда приблизилась русско-японская война 1904–05 гг.

В канун войны русским посланником в Токио был барон фон Розен. В ближайшем к Порт-Артуру китайском городе Чифу находилось консульство России. Кто консул здесь? Тидеман. Во главе министерства иностранных дел стоял граф Ламздорф, морским министерством управлял Авелан. Тихоокеанской эскадрой в начале войны командовал адмирал Старк. Сменивший его русский Макаров пробыл в должности пять недель, погиб, и всё вернулось на круги своя. Во главе эскадры встал адмирал Витгефт. Когда Витгефта убил японский снаряд, командование кораблями в Порт-Артуре перешло к Роберту Вирену. Тралением, очисткой от мин рейдов Порт-Артура руководил Рейценштейн, в начале войны командовавший отрядом крейсеров во Владивостоке. После того как японцы сокрушили флот, в его восстановлении отличился барон Эссен.

В сухопытных войсках подобных случаев навряд ли меньше. Например, 2-й Маньчжурской армией сначала командовал Гриппенберг, которого заменили бароном Каульбарсом. Отход армии после Мукденского сражения в феврале 1905 прикрывала дивизия под началом генерал-лейтенанта Гершельмана. Каульбарса на посту командующего армией сменил барон Бильдерлинг. Военным министерством в то время руководил Редигер.

Русскими войсками, которые защищались в осаждённом Порт-Артуре, командовал Стессель. На самой важной позиции под названием Высокая Гора обороной руководил

генерал Ирман. Когда гарнизон был всё-таки вынужден капитулировать, хлопоты по сдаче возложили на генерала Фока. Через несколько лет отношения с Японией потеплели, японцы воздвигли памятник защитникам Порт-Артура — на открытие прибыл русский генерал Гернгрос.

* * *

На что же было надеяться русским националистам, как не на войну с Германией? Лишь такая война могла дать им рычаг, дабы свалить ненавистную династию и повыгнать её любимцев. В 1914, когда заговорили пушки, из шестнадцати командующих русскими армиями семеро носили немецкие фамилии и один — голландскую. Одни только прибалтийские немцы составляли тогда четверть русского офицерства. (А.И.Уткин. Первая мировая война. — М.: Алгоритм, 2001, с. 99).

От Германии не ожидали долгого сопротивления, и ура-патриотизм подогревался желанием после победы над нею посчитаться со своими немцами. Германская кровь не помешала штабс-капитану Лемке разделить с русскими торжество момента и, веря, что война закончится победой через полгода, написать: «Народ настроен еще более оптимистически и рад свести счеты с немцем, которого давно ненавидит; именно народ знал его всегда с самой неприглядной стороны как управляющих имениями или помещичьих приказчиков, мастеров и администраторов на фабриках и т. п. Еще со времен крепостного права, когда немцы-управляющие угнетали крестьян, ненависть эта таится, а временами и обстоятельствами то росла, то проявлялась».

Обратим внимание: крестьян, оказывается, угнетали управляющие, а не господа владельцы.

Не зная, как ещё выслужиться перед ура-патриотами, Лемке хает исполняющего их волю царя — за что? Да просто так, за тупость и глупость:

«Как легко править таким народом! Каким надо быть тупым и глупым, чтобы не понять народной души, и каким черствым, чтобы ограничиться поклонами с балкона… Да, Романовы-Гольштейн-Готторпы не одарены умом и сердцем». (М.К.Лемке. 250 дней в царской ставке 1914–1915. — Мн.: Харвест, 2003, с. 10, с. 16).

Война затягивалась и затягивалась, ненависть ко всему германскому росла и росла, пока, наконец, националистам не удалось исполнить замышляемое. Припугнув царя, что вынесут на всенародное обсуждение вопрос, по какому праву он, фон Гольштейн-Готторп, зовётся Романовым, его согнали с престола. (Об этом и не только — мой роман «Донесённое от обиженных», см. Ссылки и примечания

* * *

Если написанное о Февральской революции, об отречении Николая Второго уподобить огромному стогу, то иголка, до сих пор в нём не отысканная, наведёт на мысль о шиле в мешке.

Почему монарх, столь упрямо отстаивавший самодержавие, вдруг, казалось бы, безвольно отдал империю — «будто эскадрон сдал»? В 1905 размах вскипевших страстей был пошире. Восстания на нескольких боевых кораблях, солдатские бунты, возникновение советов рабочих и солдатских депутатов и провозглашение вдоль Сибирской железной дороги Читинской, Иркутской, Красноярской «республик», поджоги помещичьих усадеб по всей стране, всероссийская стачка, забастовки, когда перестали ходить поезда и министры добирались к монарху в Царское Село морем, баррикады в Москве… В то время Николай отнюдь не противился энергичным мерам, не запрещал войскам открывать огонь.